Он пересек шоссе. Кювет с этой стороны был куда глубже – вода доходила выше колен, но Яки плевать на это хотел. Он и без того вымок до нитки и дрожал крупной дрожью, прямо-таки вибрировал. Если бы не чертов обогреватель в кабине… – после него холод казался и вовсе невыносимым. Чем лучше живешь, тем труднее умирать. Выбираясь из кювета, он несколько раз срывался вниз, скользя по мокрому глинистому склону и в кровь царапая руки. Со стороны он наверняка напоминал нелепого забулдыгу, который по пьяни свалился в канаву и теперь безуспешно пытается вернуться на дорогу. К счастью, вокруг не было никого, кто видел бы его позор, его суетливую, недостойную человека возню. Никого – кроме разве что придорожного фонаря, но и это казалось слишком.
Наконец ему удалось выбраться; задыхаясь от ливня, Яки быстро двинулся прочь от шоссе, в плотную скользкую темь. Он шел, не видя, куда ставит ногу, спотыкаясь, падая на четвереньки и продолжая наугад и на ощупь. Небо над головой вновь раскололось кривым ослепительным деревом, увенчанным черной кроной мощных грозовых туч, и, расколовшись, высветило бледную морщинистую землю, взбесившуюся воду потопа и его – маленькую одинокую фигурку на глине, перемазанную глиной, жрущую, пьющую, мнущую глину, становящуюся ею, ползущую в себя самое. Яки приподнялся на коленях.
– Ну, сделай это сам! – крикнул он в небо. – Сделай! Так будет проще…
Но вокруг уже опять клубилась лишь мокрая склизкая темь без земли и без неба – лишь вода и глина, глина и вода – без конца и без края.
– Что же ты? Я ведь всегда был громоотводом.
Это ведь ты сделал меня таким. Почему же теперь ты бьешь мимо? Почему?..
Он нащупал твердую ребристую поверхность каменистой складки – пещеры или просто расщелины – и вжался в нее плечами. Вот она, опора… почему-то ему казалось почти невозможным исполнить намеченное, не опираясь ни на что, а просто скользя и болтаясь в мерзком глиняном водовороте. Дрожа всем телом, Яки снял с плеча винтовку и принялся расшнуровывать ботинок на левой ноге – он где-то слышал, что нужно делать именно так.
Мокрый шнурок не слушался; Яки выругался, и в этот момент кто-то другой, неизвестно откуда взявшийся не то в груди, не то в затылке, вдруг произнес участливо и ясно:
– Куда ты так торопишься? Успеешь.
Яки мотнул головой, прогоняя незваного советчика. Тут же поддался и шнурок – Яки сбросил ботинок, носок и пошевелил пальцами ноги – просто чтобы знать, что они здесь и не подведут.
– Зачем ты это затеял? Не надо… – тихо сказал другой.
– Зачем? – переспросил Яки. – Нужно объяснять?
– Нужно. Тогда сам поймешь, какую глупость ты делаешь.
– А пошел ты!
Другой не отставал, придавливал сердце, прихватывал за локоть, тараторил быстрой скороговоркой.
– Не надо, Яки. Не так все плохо. Можно пережить. Ну, посидишь в Шестерке… – подумаешь! Сколько народу там отсидело – и ничего, живут себе, улыбаются. А Иланит – черт с ней, найдутся другие, не хуже. Да и братья… – когда у тебя было хорошо с братьями?
– Уйди! – крикнул Яки. – Хватит! Я больше не могу, понял?! Бедоотвод кончился! Сломался! Козел – в пустыне, ты что, не видишь?! Козел – в пустыне!..
Он воткнул рожок и рывком взвел затвор.
Торопливо лязгнув, винтовка замерла в ожидании.
– Сейчас… – пробормотал Яки, – сейчас… сейчас…
Держась за кронштейн прицела, он пристроил винтовку прикладом вниз, в глину. Другой почему-то молчал, так что Яки остался один. Совсем-совсем один. Что и требовалось доказать… Он обтер ладонью пламегаситель и подумал, что эта железка всегда была приятной на ощупь – теперь понятно почему. Широко раскрыв рот, Яки сунул туда винтовочный ствол и понял, что ошибался насчет пламегасителя. Снаружи он не казался таким большим – не то что внутри. Проклятая железяка грубо ворочалась во рту, больно царапала нёбо, уродовала язык, мерзила отвратительным вкусом ружейной смазки.
Накатил рвотный позыв, но Яки сдержался. Он старательно елозил ногой по прикладу, ища спусковой крючок, и уже нащупал большим пальцем скобу, когда сверху снова ударил гром, причем так сильно и близко, что винтовка выскочила из рук и скользнула по глине вниз, в темноту. Теперь рот полнился вкусом крови – крови и унижения, как будто Яки только что изнасиловали винтовочным стволом, изнасиловали в рот, гадко и страшно. Он заплакал, дрожа и вжимаясь в каменную щель.
– Ну что, – насмешливо спросил другой, – даже этого не смог, да? Ничтожество, мразь, дерьмо. Даже этого…
– Нет-нет… – пробормотал Яки. – Это случайно… выпало…я сейчас, сейчас…