Натан отвел глаза, но жена крепко держала его за руки и требовала ответа. Он и в самом деле решился на отчаянный шаг. Решился в тот самый момент, когда Ясмин увозила в машине бьющегося в истерике Менаша. Снова Менаша, снова в машине, снова в Рамаллу. Остановить эту дьявольскую тварь можно было только самыми крайними мерами. У Натана было оружие, пистолет. Оставалось добиться встречи с мерзавкой и застрелить ее. Предлог нашелся бы – Ясмин жадна до денег и заглотит крючок, если хорошенько позолотить его. А потом… – какая разница, что случится потом? Главное, что Менаша вернут Мамарите. Они будут навещать его в тюрьме. Сколько ему дадут – пятнадцать?.. двадцать? Есть смягчающие обстоятельства. Возможно, он даже успеет выйти на свободу. Стоит того. Но все это имело смысл лишь при условии полного неведения жены относительно его планов. Если будут хоть малейшие основания обвинить ее в соучастии, все тут же пойдет прахом… Они сядут в тюрьму вдвоем, а Менаш останется в Рамалле полным сиротой и тогда уже точно погибнет.
– Натан! – Мамарита снова тряхнула его за руки. – Дай мне слово!
Он неохотно перевел взгляд на ее залитое слезами лицо.
– Хорошо. Обещаю. Я не причиню ей вреда…
И все же пистолет пригодился. Примерно через месяц Мамариту разбудил стук в дверь. Накидывая в спешке халат, она удивилась отсутствию мужа – накануне он долго не ложился и должен был сейчас спать как сурок. На пороге стояли полицейские – в точности как тогда, с Менашем. Только на этот раз причиной прихода полиции был Натан.
За день до этого ему позвонил адвокат Ясмин и попросил о встрече. Натан все понял еще по его голосу и ничего не сказал жене. Встретились в кафе; адвокат выглядел растрепанным и смущенным. Он не стал тратить слова на вступление, а сразу выложил на стол вчерашнюю рамалльскую газету.
– Я не читаю по-арабски, – еле выговорил Натан.
– Вот тут, заметка. Раздел происшествий… – адвокат отчеркнул пальцем газетный абзац. – Мальчик выпал из окна пятого этажа. Насмерть. Полиция допросила мать и констатировала несчастный случай. Сожалею.
Натан посмотрел на арабские буквы – они напоминали горсть рыболовных крючков. Обычных, не позолоченных.
– Вы говорите, что наш мальчик мертв. Мертв.
Снова мертв.
– Сожалею, – развел руками адвокат. – Если вы желаете забрать какие-нибудь его вещи на память, то я мог бы…
Натан молча встал из-за стола и вышел.
Остаток дня он провел перед телевизором. Когда вечером жена заснула, он бесшумно поднялся с кресла. Доехав на такси до безлюдного в этот час городского лесопарка, Натан позвонил в полицию, сообщил о том, что обнаружил труп, и подробно описал свое точное местонахождение. Дежурный попросил ничего не трогать до приезда патрульной машины. Он пообещал, а затем лег на мягкие сосновые иглы и выстрелил себе в рот.
На столе лежала адресованная Мамарите записка.
«Пожалуйста, прости меня за то, что я не смог защитить наших детей, – писал Натан. – Они мертвы – оба, убитые одной и той же дьявольской тварью. Знаю, что ты не согласишься, но я виновен, по крайней мере, в гибели второго. Судьба дважды указывала мне правильное решение, и дважды я перекладывал ответственность на твои плечи, поступал не по-мужски, позволяя тебе уговорить меня. Но сейчас, получив подсказку в третий раз, я не предоставлю нам обоим такого шанса. Я заслужил свое наказание и приму его с великим облегчением. Прошу, не осуждай меня за это».
Наверно, правильнее всего для Мамариты было бы последовать примеру Натана. Она бы так и поступила, если бы думала о себе, об облегчении своей боли. Но в том-то и дело, что о себе она думала в последнюю очередь. Казалось бы, какой резон переживать за мертвых? Но она снова и снова мучилась последним ужасом летящего к смерти ребенка, последней мукой мужа, содрогающегося от вкуса оружейной смазки на языке. И, подобно страдающему животному, действовала скорее инстинктивно, чем осознано. Инстинкт выбросил ее из дома, из привычного жизненного распорядка, каждая деталь которого напоминала о случившемся. Выбросил в бездомность, в щадящую, придуманную реальность, где не было ни прошлого, ни будущего, где все малыши и подростки звались Менашами, а потому их следовало кормить и наставлять.
Она плохо помнила, как именно оказалась в Комплексе. Возможно, следуя одним из традиционных маршрутов миграции иерусалимских бомжей; возможно, увязалась за группой подростков-сталкеров. Но, какая бы случайность ни привела туда Мамариту, это место выглядело для нее самым подходящим. Что может быть лучше для человека, бегущего от жути реального мира, чем призрачное, призраками населенное здание, бесцельно торчащее на границе пустынных гор и гористой пустыни? Так или иначе, но в одно прекрасное утро она просто встала у плиты в комнате гидов – воплощенная мать семейства, опрятная, гладко причесанная, ласковая и приветливая со всеми, особенно с Менашем. Все нынешние обитатели уровня Эй-восемь пришли сюда уже после нее; может быть, лишь Дикий Ромео как главный старожил мог бы прояснить обстоятельства ее появления, вот только где он теперь, Дикий Ромео?..