И Эйнар разрывался от противоречий. Не хотел, он видеть в этом кудрявом блондине, таком простом и сложном одновременно, просто вынужденного союзника, не хотел ставить в один ряд с Воронами, не хотел идти на поводу Авеля и просто приручать его... Эйнар хотел по-настоящему дружить, довериться – вопреки всему.
Впервые, кажется...
Это – словно очередной вызов самому себе, своим принципам. Фрино этот – загадка, которую еще долго будет интересно разгадывать, воплощенное несовершенство – человек, перед которым не стыдно признать свои самые темные, грязные мысли... О да, Фрино вряд ли скажет, что Эйнар – чудовище... куда ему, Эйнару — он просто букашка с чрезмерным самомнением. Везучая такая. С тем же Фрино сравнивая – безобидная, почти невинная, наверняка смешная в своих попытках ощутить себя безжалостным, расчетливым сукиным сыном. Эйнара ведь тошнит лишь от пары капель крови и детского плача, и сладкий триумф вечно горчит от сомнений... но в этом и вся прелесть, весь вкус игры.
И проигрывать Эйнар не собирался – ни дяде, не самому себе. Старая, глупая клятва здесь точно не помеха. Она всего лишь оскорбление, пусть и в чем-то заслуженное...
Эйнар вспомнил, как принес ее.
Вспомнил, как однажды, в ночь после своего пятнадцатилетия, решился убить дядю. Был зол на праздник, что тот устроил, зол на все восторги знати перед заботливостью и благородством Авеля – он ведь вылепил из заносчивого сорванца такого чудесного, вежливого юношу. Эйнар пылал ненавистью и униженной обидой на судьбу, он еще и выпил слишком много, решил плюнуть на все, стать бесстрашным – хоть раз в жизни. Отомстить за родителей, отомстить за себя.
Он стащил самый большой нож на кухне.
Пробрался к дяде в спальню – кажется, ему уже тогда помогала магия. Он очень хотел, чтобы дверь оказалась не заперта, чтобы дядя забыл про задвижку, и услышал тихий скрип – толкнул дверь, и она послушно открылась.
Эйнар не стал стоять над кроватью, ожидая что дядя проснется и остановит его. Он был как безумец, полыхал жаждой отмщения и гневом – рванулся к мирно спящему Авелю и полоснул его ножом по горлу. Полоснул со всей силы – но на бледной коже лишь выступила пара капель крови. А дядюшка очнулся, отпихнул растерявшегося Эйнара, и нож со звоном выпал на голую плитку. Эйнар обмер от страха, вспомнил охоту, бедного лосенка – и чувствовал, что и в него сейчас вонзятся клыки, грядет расплата.
Но дядя его обнял. Зашептал – глупый мальчишка, бедный мой мальчик, и Эйнар впервые расплакался перед ним.
А потом пришел маг, Хранитель – дядюшкин приятель, периодически заглядывающий на Нортейл. Они что-то долго обсуждали, пока Эйнар оцепенев сидел на кровати – то ли скованный чужим заклинание, то ли собственной беспомощностью, сидел – и заснул....
...и проснулся уже у обрыва.
Лежал прямо на земле, у самого края, и, казалось, шевельнись он неудачно во сне – упал бы и умер. Эйнар был закутан в меха, да и утро выдалось теплым, но леденящие тиски страха сжимали его. Ведь дядя был рядом, сидел и смотрел так пристально – толкнет рукой, убьет, и скажет всем, что несчастный случай, что погиб наследник, горе-то какое.
Но дядя только говорил, говорил, говорил – о доверии, о благодарности, о прощении... Говорил, а меж тем, пришел Гарт, старый конюх с большой корзиной в руках, посмотрел неуверенно на Эйнара, на Авеля, и принялся методично, одного за другим скидывать новорожденных щенков в пропасть. Белоснежных, прекрасных щенков – столь долгожданный удачный выводок, благодаря которому можно было вернуть славу псарне Телламонов. Одно “но”, кабель, от которого ощетинилась сука, был слишком буйным и болезненным – щенки лишь пока были идеальны, а вырасти из них что угодно может.
Дядя наглядно показал, чем готов пожертвовать.
Дядя затем впервые надел повязку на глаза Эйнара.
Эйнару этого было достаточно. Сейчас Эйнар считал, что этот символизм в каком-то смысле даже красив, и остановись Авель на этом – на простых беседах, на многозначительно убитых животных, даже на этом проклятом танценце над пропастью – ничего бы не изменилось.
Но Авель лор Телламон струсил. Решил перестраховаться – и заставил напоследок перепуганного подростка коснуться клятвенного камня с простым обещанием – “я не убью Авеля лор Телламона”. А потом его дружок-Хранитель пришел и запечатал Эйнару это воспоминание. Клятва о которой не знаешь, нежданная смертельная расплата за победу, и дядя, как не крути, окажется в выигрыше – даже погибнув от руки племянника.
Подло. Низко. Трусливо.
Эйнар понимал, что просто.... разочарован. Он не мог не восторгаться тягой Авеля к рискованным планам, он невольно всегда стремился брать с него в этом пример, научился наслаждаться этим чувством хождения по краю, высокими ставками. Всегда был готов с достоинством принять проигрыш и уважать победителя. А вот дядя – нет.