Выбрать главу

Совершенно по-особому воспринимаются впервые опубликованные страницы воспоминаний, полные тепла и подлинного восхищения, посвященные великой княгине Елизавете Федоровне, «одной из самых прекрасных, благородных женщин, каких я знал». Эти страницы являются превосходным и достоверным источником истории создания Марфо-Мариинской обители и работы Нестерова над ее росписями.

Начавшаяся Первая мировая война сближает Нестерова с теми, кто трагически переживает все тяготы, выпавшие на долю русской армии и русского народа. Не случайно именно в это время он сближается с религиозными мыслителями — С. Н. Булгаковым, П. А. Флоренским, В. В. Розановым, С. Н. Дурылиным. Общение с ними пробуждает интерес к острым проблемам общественной жизни, правда, в очень сдержанном аспекте. «Меня политика не занимает. Я не чувствую к ней вкуса. Моя дума всегда одна и та же — чтобы моей Родине жилось полегче, поменьше было войн и иных „потрясений“. Вот и все, о чем я думаю… кроме моего художества, о котором я думаю, мечтаю денно и нощно», — пишет Нестеров в воспоминаниях. В работе над картиной «Душа народа» («Христиане», «На Руси») Нестеров испытывает прежний «азарт», но в углубленной, полной религиозного чувства форме. Однако внешние события художественной жизни волнуют его: например реформы И. Э. Грабаря в Третьяковской галерее. Иногда же ему кажется, что жизнь и творческий путь его уже на исходе, что не прибавляет «оптимизма» последним страницам воспоминаний, которые становятся от страницы к странице «все мрачней и тревожней», а текст лаконичней и суше.

При всех сложностях в жизни Нестерова, тем более что «новая жизнь» послереволюционных лет требовала очень большого напряжения из-за множества изменений в ее внешнем и внутреннем укладе, воспоминания написаны им правдиво и с полной определенностью. У Нестерова нет желания как-то приукрасить свои поступки, смягчить черты своего «неуемного», нелегкого, колючего характера.

С другой стороны, он ничего не изменяет в своих отношениях к людям. Нестеров, человек по натуре страстный, никогда не считал недостатком субъективность в восприятии и оценках событий и современников. Достаточно вспомнить его письмо А. А. Турыгину о книге А. Бенуа «История живописи XIX века». «Думаю, что всякая деятельность, в том числе и „критика“, и история, освещенная талантом, непременно субъективна. Субъективна и книжка А. Бенуа потому, что она написана человеком даровитым, с талантом… Историки Карамзин, Костомаров, Ключевский потому так ярко сияют в исторической науке, что они в высшей мере субъективны. А как возмутительно субъективен великолепный Белинский!»[15] Уместно отметить удивительное качество Нестерова — умение без мелочных обид принять весьма резкую критику своей церковной живописи («Взгляд Бенуа на Нестерова при всей жестокой правде, по-моему, куда проникновеннее, глубже всего того, что о Нестерове говорят и пишут…»[16]).

В литературном плане воспоминания написаны неровно, ибо отражают различие в мироощущении Нестерова на разных жизненных этапах. А писатель он, как можно судить по воспоминаниям, выдающийся. Ему чужды эмоциональная взволнованность, восторженность, репинская «речь впопыхах» в «Далеком близком». Нет у него и яркой своеобразности, сугубой индивидуальности языка Петрова-Водкина. Он принадлежит к мемуаристам, которые пишут просто и предельно ясно. Язык его лаконичен и четок, определения всегда точны и исчерпывающи.

В предисловии к воспоминаниям «О пережитом» Нестеров писал: «Воспоминания, мемуары — удел старости: она живет прошедшим, подернутым дымкой времени». Обычно это так, но его случай представляет в известной мере исключение. Нестеров начал писать свои воспоминания («Мое детство») молодым, тридцатилетним человеком, в середине девяностых годов, пытаясь понять особенности формирования своего пути в искусстве. В двадцатые годы, когда он начинает работать над воспоминаниями систематически и особенно интенсивно, его «старение» как художника было лишь кажущимся: подспудно шла уже напряженная работа, принесшая «второе дыхание» живописцу. И записки, как он называл тогда свои воспоминания, были новой формой выражения его творческих порывов.

вернуться

15

Письмо А. А. Турыгину от 6 ноября 1902 г. Письма, с. 204.

вернуться

16

Письмо А. А. Турыгину от 6 ноября 1902 г. Письма, с. 204.