Читать онлайн "О первых началах" - Диадох Дамаский - RuLit

Дамаский Диадох

О первых началах

Апории, относящиеся к первым началам, и их разрешение

издание подготовили Л.Ю. ЛУКОМСКИЙ И Р.В. СВЕТЛОВ

перевод с древнегреческого и указатель Л.Ю. ЛУКОМСКОГО

Раздел I

НЕИЗРЕЧЕННОЕ И ЕДИНОЕ

Первая часть

НЕИЗРЕЧЕННОЕ: АПОРЕТИЧЕСКОЕ ИСТОЛКОВАНИЕ ПОНЯТИЯ ПЕРВОНАЧАЛА

1. Формулировка апорий, относящихся к началу всего

1. Является ли так называемое единое начало всего потусторонним всему[1] или же чем-то среди всего, например вершиной того, что происходит от него? И будем ли мы утверждать, что все существует наряду с ним или же что это самое все — после него и от него?[2]

В самом деле, даже если бы последнее утверждение и было бы сделано, то разве могло бы существовать что-либо помимо всего? Ибо все как таковое — это то, в чем нет какого бы то ни было отсутствия; в Данном же случае отсутствует начало, и, стало быть, то, что следует за ним, будет уже не всем как таковым, а лишь тем, что существует наряду с началом[3]. Кроме того, все стремится быть ограниченным многим, так как беспредельное, пожалуй, уже не будет всем в точности[4]. Значит, ничто не проявляет себя за пределами всего. Действительно, граница в данном случае — это некая всеобщность и уже такая всеохватность, в которой начало оказывается верхним пределом, нижний же — то последнее, что происходит от начала. Следовательно, все существует вместе со своими границами[5]. Далее, начало сочетается с теми вещами, которые происходят от него,— ибо оно и именуется их началом, и является им; то же относится и к причинствующему и к причинно обусловленному, и к первому и к следующему за ним. И всем мы называем то, в чем, являющемся многим, существует единый строй[6]; таким образом, среди всего присутствует и начало. Вообще же, всем как таковым мы называем то, что каким-то образом мыслим[7]. В числе прочего мы мыслим и начало; потому-то мы и имеем обыкновение говорить обо всяком полисе как о властях и подвластных, а обо всяком роде — как о его прародителе и потомках.

И если бы все сосуществовало с началом[8], то начало всего не было бы чем-то как таковым, поскольку при этом оно оказалось бы включенным в состав всего. В таком случае единый строй всех вещей, который мы и называем всем в собственном смысле, оказывается безначальным и беспричинным,— а иначе мы уходим в бесконечность[9]. Однако всякой вещи необходимо или быть началом, или происходить от начала, и, стало быть, все либо является началом, либо происходит от начала. Но если бы имело место второе, то начало уже не существовало бы в ряду всех вещей, а оказалось бы внешним им как начало происходящего от него. А если бы было верным первое, то чем оказалось бы происходящее от всего как от начала и находящееся не только вне, но и ниже его как его завершение? Ведь и подобное находится среди всех вещей, ибо простая мысль обо всем не оставляет в стороне ничего. Следовательно, все не является началом и не происходит от начала.

2. Формы всего и потребность в наличии первоначала

Далее, каким образом и благодаря какому делению все вместе усматривается во множестве? Действительно, без этих самых деления и множества мы не мыслим даже Все[10] как таковое. Итак, почему в данном случае тотчас появляются некие деление и множество? Скорее всего, в раздельности и во множестве все вместе существует не всегда, напротив, вершиной множества является единое, а разделенного — объединенное как монада, причем единое еще проще, чем монада[11]. Однако всякая монада в первую очередь является числом, пусть даже еще и зачаточным[12]; стало быть, в данном отношении и монада — это все. Кроме того, единое не является чем-то среди многого: разве могло бы оно входить в состав многого точно так же, как любая другая вещь? Наоборот, чем бы ни было многое в соответствии с некоторым разделением, именно этим является и единое, причем прежде разделения, как всецелая нераздельность. Ведь оно есть единое не как наимельчайшее, что, как полагают[13], утверждал Спевсипп[14],— напротив, оно есть единое как то, что поглотило[15] все вещи, ибо благодаря своей простоте оно одновременно и уничтожило их, и сделало все единым. Потому-то и все от него, чем бы ни было это все, и оно — прежде всех вещей. Подобно тому как объединенное предшествует разделенному, единое является всем прежде многого. Однако всякий раз, когда мы развиваем нашу мысль в отношении всего, мы высказываемся обо всем не одним лишь способом, а, по крайней мере, тремя: как о единичном, объединенном и множественном; следовательно, как мы имеем обыкновение говорить, «от единого и к единому»[16]. Итак, если бы мы, что привычнее, сказали, будто всем является то, что установилось во множестве и в разделении, то в этом случае его началами мы сочли бы объединенное и в еще большей степени — единое. И если бы мы мыслили их как все вместе и постигали бы совместно со всеми остальными вещами — в соответствии с их взаимосвязью и общим порядком, как было сказано и выше,— то рассуждение у нас требовало бы иного начала, предшествующего всем вещам, которое не стоит еще мыслить как все, так же как и располагать в едином строю с тем, что происходит от него. Ибо даже если бы кто-нибудь утверждал, будто единое хотя бы в некотором отношении является всем вместе, то и тогда оно было бы единым прежде любого вот такого «всего» и в большей степени, нежели это «все», поскольку оно — единое само по себе, а «всем» выступает лишь в качестве причины всех вещей и в соотносящемся со всем порядке; таковым единое, попросту говоря, оказывается во-вторых, в то время как собственно единым — во-первых[17]. Впрочем, если бы этот некто и говорил подобные слова, значит, он бы в первую очередь предполагал наличие в едином некоей двойственности, а также то, что мы, проводя разделение его простоты[18], удваиваем его и делим далее на множество частей; ведь оно — благодаря своему бытию единым — является всем наипростейшим образом. И если бы кто-нибудь говорил и об этом, все равно началу всего необходимо быть обособленным и от самого всего, и от наипростейшей всеобщности, и от поглотившей все простоты, какова простота единого.