Дуалистическое понимание природы искусства Белый стремился преодолеть в учении о символическом характере искусства. Для него задача творчества — намекать на некоторую идеальную сущность, находящуюся за пределами логическое постижения («слова нам кивают помимо своего смысла»).
И, строя эстетику символизма именно как систему взглядов, объединяющих все области человеческой культуры, Белый именно в неокантианстве нашел философию, стремящуюся использовать современные положительные науки (и прежде всего естествознание и математику) и методологию современного научного мышления для углубления философского идеализма.
После революции Белому стал отчетливо ясен схоластический характер его философских исканий этой поры. «Ведь по мере того, — писал он в мемуарах, — как мне выяснялось перение против рожна в моей бурной полемике и поднимался звук будущих книг, я… без всякого чувства миссии ходил в философскую говорильню так, как ходят в клуб: сыграть партию в шахматы. Я года присутствовал при съедании схоластиков одной масти схоластиками другой масти».
Но даже и в годы погружения своего в изучение философского идеализма Белый не утрачивал до конца своего критического к нему отношения. Однако эту критику идеалистической философии он производил не с позиций науки и научного миропонимания, а с религиозно-мистической точки зрения.
Теоретические интересы Белого этих лет нашли отражение и в книге его стихов «Урна». От «Пепла» — с его конкретным бытом, с его картинами русской жизни и общественными проблемами, Белый пришел к «Урне» — книге философской, выросшей из занятий новейшей философией. Этот характер лирики «Урны» (отсюда и обильное использование в «Урне» философских понятий) определил и то, что теперь лирика Белого окрашена влияниями наиболее «философских» русских поэтов — Баратынского и Тютчева.
Пессимизм «Пепла» находит себе в «Урне» философскую параллель. Однако философская абстрактность тематики сказалась и на стиле книги — книжностью, отвлеченностью, рационалистической сухостью словаря и образов.
Сам Белый чутьем художника не мог не осознавать отвлеченности этого пути и схоластического характера попыток построить мировоззрение только в философских семинарах. Вот почему в «Урне» отчетливо заметна и ирония Белого по отношению к собственным философским занятиям, которые он не случайно изображает на фоне кладбищенского пейзажа:
Общий характер «Урны» определяет и то, что даже тема личной любовной трагедии, проходящая через этот сборник, приобретает черты «философической грусти» (название отдела в «Урне»):
В предисловии к «Урне» Белый так характеризовал свой сборник: «В „Урне“ я собрал стихотворения, объединенные общностью настроений; лейтмотив книги — раздумье о бренности человеческого естества с его настроениями и порывами, и думаю, что не случайно все стихотворения этого цикла вылились в ямбах, этой наиболее удобной и разнообразной в ритмическом отношении форме. В отделах „Зима“ и „Разуверенья“ изображается разочарованье в земных страстях, и душа погружается в холод философских раздумий… В отделах „Тристии“ и „Думы“ собирается последний пепел: пепел хотя и возвышенного до символизма разочарования в жизни, но всё еще разочарования».
Брюсов в статье об «Урне» очень точно определил место этого сборника в развитии Белого-поэта. «„Урна“, — писал он, — книга стихов чисто лирических… Это непосредственные признания поэта, его исповеди. В предисловии Андрей Белый сам выясняет то настроение, которым проникнута его новая книга. По его толкованию, он в своих юношеских созданиях „до срока“… пытался „постигнуть мир в золоте и лазури“ и горько поплатился за свое дерзновение: он был духовно испепелен той страшной тайной, к которой осмелился приблизиться. „В „Урне“, — пишет А. Белый, — я собираю свой собственный пепел. Мертвое я заключаю в Урну, и другое, живое я пробуждается во мне к истинному“. Может быть, поэт, в своем объяснении, несколько идеализирует [разрядка моя. — Ц. В.] смысл пережитого им, но он прав в том, что стихи „Урны“ — это пепел испепеленной чем-то страшным души. Поэзия „Урны“ — поэзия гибели, страшного отчаяния, смерти… Новым настроениям соответствует и совершенно новая форма стихов Андрея Белого»[7].