Вернемся в третий раз к словам-лейтмотивам данной лекции — «литература» и «эротика» — и попытаемся совершить обходный маневр, чтобы дойти до сути. Впрочем, этот маневр потребует повторения и варьирования усилий, что позволит оставаться в русле здравой традиции описываемых явлений.
На сей раз предположим, что задача решена, как поступают математики. Отметим, что в любви этот метод вводит в совершенное заблуждение, но, поскольку мы решили придерживаться здесь теоретического уровня, то можем добиться успеха — в случае небольшого везения и изрядной доли халатности.
Итак, перед нами — эротическое сочинение, например, роман. Предположим, что он написан сносным слогом.
Какова цель всякого романиста?
Развлечь публику? Возможно.
Заинтересовать ее?
Заработать денег?
Тоже возможно, но для этого есть лишь одно средство: заинтересовать публику.
Прославиться? Остаться в веках? Создать себе имя? Все та же проблема — чтобы интересовать людей сейчас или через сто лет, нужно их заинтересовать...
Стать членом Французской академии? Носить зеленый сюртук? Ну уж нет... Это не имеет отношения к литературе. Если не считать Эмиля Анрио[3], которого я очень люблю.
Будем откровенны: пишем мы, разумеется, для себя, но мы пишем, главным образом, для того, чтобы временно покорить читателя, который всегда готовится к этому, открывая книгу, и автору надлежит добиться своей цели посредством своего искусства.
Конечно, средства бывают разные. Поэтому обычно различают хорошую литературу и плохую...
И читатели тоже бывают разные... Поэтому плохой литературы гораздо больше, чем хорошей.
Покорение читателя не имеет ничего общего с диктатурой: он волен сопротивляться. К тому же роль писателя весьма неблагодарна, ведь читатель может в любую минуту закрыть книгу и швырнуть ее в мусорную корзину, а писатель никогда не сумеет отплатить ему той же монетой. Писатель находится в положении немого, связанного по рукам и ногам, который заводит фонограф, поворачивая своим носом ручку (впрочем, вы вправе представить себе еще более корнелевские положения, ни одно из которых не будет точным соответствием, поскольку в действительности писатель находится в положении писателя, а читатель — в положении читателя: вот и все, что следовало бы сказать, но приходится слегка усложнять объяснение, иначе лекции потеряют всякий смысл). Тем не менее, писатель пытается — или должен пытаться — привязать к себе читателя теми средствами, что находятся в его распоряжении. И, без сомнения, наиболее эффективное из них — вызвать физическое ощущение, внушить эмоцию физического порядка. Ведь очевидно, что, физически втягиваясь в процесс чтения, мы отрываемся от него с большим трудом, нежели от чисто умозрительных построений, за которыми следим рассеянно — краем глаза.
Незачем добавлять, что, если мы хотим заслужить титул действенного писателя, необходимо оказывать различные воздействия — приятные либо неприятные: заставлять читателя смеяться или плакать, тревожить и возбуждать его, причем всегда чувственно. Я имею в виду, что эмоция должна иметь вещественные последствия: если мы, например, плачем, то обязаны проливать настоящие слезы. Совершенно напрасно пытаться вызвать отрицательные эмоции определенного рода: в частности, стремясь поставить несчастную жертву в неловкое положение, мы рискуем увидеть, как она захлопнет книгу на пятидесятой странице, вне себя от раздражения. Конечно, я не утверждаю, что самые сильные и положительные чувства наиболее интересны; к тому же самые сильные для одних людей вызывают у других лишь минимальное волнение: тут все дело в выборе.
На самом деле, можно проявлять упорство: реактивная литература приберегает для нас сюрпризы, и мы нередко удивляемся тому, что в наши ловушки не попадают даже те, для кого мы их расставили. На мой взгляд, предвидение реакции читателя — недостаточно исследованная отрасль искусства написания книг, и, хотя ее изучение затруднительно и бесплодно, полагаю, она приберегает немало сюрпризов. Мне возразят, что подлинные произведения искусства создаются без всякого расчета и что инстинкт творца предвидит и заранее взвешивает все то, что считается непредсказуемым и неуловимым; могут еще добавить, что это происходит неосознанно. Так вот, я не хочу отвечать за всех своих уважаемых коллег, но вижу некоторую опасность в том, чтобы представлять писателя гениальным зверьком, лихорадочно пишущим под диктовку Муз. Такое случается, но даже если мы творим с легкостью и без исправлений, расчет и замысел тоже не остаются пассивными. Однако, повторяю, обычно их доза все же невелика, и в нее входит значительная доля эмпиризма и традиции.
3
Эмиль Анрио (настоящее имя — Эмиль Поль Эктор Мегро) (1889-1961) — французский писатель и критик. Впервые употребил термин «новый роман».