Большая часть заговоровъ начинаются словами: на морѣ на океанѣ – и во многихъ поминается бѣлъ-горючъ камень алатырь. На Руси есть городъ Алатырь – не менѣе того, однако же, никто не объяснилъ доселѣ, какой это таинственный камень. Иные полагали, что это долженъ быть янтарь, но, кажется, это неосновательная догадка. Разъ только удалось мнѣ выпытать прямо изъ устъ крестьянина объясненіе, которое, впрочемъ, ровно ничего не объясняетъ: на Воздвиженье змѣи собираются въ кучу, въ ямы, пещеры, яры, на городищахъ, и тамъ-де является бѣлый, свѣтлый камень, который змѣи лижутъ, насыщаясь имъ, и излизываютъ весь; это и есть бѣлъ-горючъ-камень алатырь. Къ сказкѣ этой, вѣроятно, подало поводъ то, что змѣи залегаютъ и замираютъ на зиму, почему народъ и искалъ объясненія, чѣмъ онѣ въ это время питаются, и придумалъ камень алатырь: осенью же онѣ точно собираются для приплода въ кучи.
Есть много людей, правдивыхъ и притомъ нелегкомысленныхъ, кои утверждаютъ самымъ положительнымъ образомъ, что испытали тѣмъ или инымъ способомъ дѣйствительность того или другаго заговора; а потому, откинувъ на сей разъ всякое предубѣжденіе, постараемся розыскать, сколько и въ какой степени можетъ быть тутъ правды? Утверждаютъ, что заговоръ дѣйствуетъ только на вѣрующихъ: если пуститься на месмерическія или магнетическія объясненія, то можетъ быть это покажется менѣе дикимъ и невѣроятнымъ, чѣмъ оно съ перваго взгляда представляется; но мы вовсе не намѣрены писать разсужденіе о магнетизмѣ и потому удовольствуемся однимъ только намекомъ и указаніемъ на него.
Кто въ деревняхъ не знаетъ заговора отъ червей? У какого помѣщика нѣтъ на это извѣстнаго старика, который спасаетъ лѣтомъ и крестьянскую и господскую скотину отъ этого бича? Заговорщикъ идетъ въ поле, отыскиваетъ траву или кустъ мордвинникъ, или будакъ (carbuus cnicus, C. Benebictus), заходитъ къ нему такъ, чтобы тѣнь на него не пала, говоритъ: «ты трава, Богомъ создана, имя тебѣ мордвинникъ; выведи червей изъ пѣгой (сѣрой, бурой, черной) яловки или коровы такого-то. Коли выведешь, отпущу, а не выведешь, съ корнемъ изжену.» Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ говорятъ просто: «тогда тебѣ подняться, когда у гнѣдой кобылы такого-что черви изъ бока (уха, зада и проч.) вывалятся.» Вмѣстѣ съ тѣмъ, привязываютъ верхушку будака ниткой къ колышку и втыкаютъ его въ землю, такъ, чтобы нагнуть стебель, но не переломить его; другіе же просто нагибаютъ стебель мордвинника, подтыкая его подъ стебли сосѣднихъ травъ, такъ чтобы онъ не могъ самъ собою высвободиться. Дѣло это вообще извѣстно подъ выраженіемъ: заламывать траву. На другой или третій день знахарь идетъ справляться, вывалились ли черви у скотины? а на утвердительный отвѣтъ, непремѣнно отыскиваетъ опять свой мордвинникъ и отпускаетъ его, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ еще съ особой поговоркой: «ты мнѣ отслужила, я тебѣ отслужу.» Если этого не сдѣлать, то трава въ другой разъ не послушается; а если по какому либо случаю средство не поможетъ, то и не должно отпускать мордвина, въ наказаніе за ослушаніе. Если червей мазали дегтемъ, скипидаромъ и проч., то ихъ, по увѣренію знахарей, уже заговаривать нельзя. Довольно замѣчательно, что убогій мужикъ, какъ мнѣ случилось видѣть, занимавшійся этимъ ремесломъ, взявшись съ успѣхомъ вывести червей изъ двухъ скотинъ, отказался отъ третьей потому, что рану уже мазали дегтемъ, и ни за что не соглашался даже на попытку, хотя ему обѣщали значительное для него вознагражденіе.
Объ этомъ средствѣ я не смѣю сказать ничего положительнаго; нужно повторить сто разъ опытъ, съ наблюденіемъ всѣхъ возможныхъ предосторожностей, прежде чѣмъ можно себѣ позволить сказать гласно слово въ пользу такого дѣла, отъ котораго здравый смыслъ нашъ отказывается; скажу только, что я не могъ доселѣ открыть ни разу въ подобныхъ случаяхъ, чтобъ знахарь употреблялъ какое либо зелье или снадобье; а скотина нерѣдко ночевала у насъ подъ замкомъ. Объясненіе, будто знахари берутся за дѣло тогда только, когда такъ называемые черви – правильнѣе гусеницы – созрѣли, въ порѣ, и потому сами выползаютъ, вываливаются и ищутъ нужнаго имъ убѣжища, для принятія образа личинки, – объясненіе это никакъ не можетъ меня удовлетворить; знахари не разбираютъ поры, не спрашиваютъ, давно ли черви завелись – чего, впрочемъ, и самъ хозяинъ обыкновенно въ точности не знаетъ; осматриваютъ скотину издали, однимъ только взглядомъ, или даже, спросивъ какой она масти, дѣлаютъ дѣло за глаза. Какая возможность тутъ разсчитать день въ день, когда черви должны сами собой вываливаться? Кромѣ того, всякій хозяинъ знаетъ по опыту, что если разъ черви завелись въ скотинѣ, то имъ уже нѣтъ перевода почти во все лѣто, потому что насѣкомыя, отъ яицъ которыхъ они разводятся, вѣроятно ихъ безпрестанно подновляютъ. Первые врачи Петербурга, не говоря о множествѣ другихъ свидѣтелей, не сомнѣваются въ томъ, что одна извѣстная дама, бывшая здѣсь нѣсколько лѣтъ тому, однимъ взглядомъ своимъ повергала дѣтей въ сильно-судорожное состояніе и творила надъ ними другія подобныя чудеса. Если это такъ, то, отложивъ всякое предубѣжденіе, всякій ложный стыдъ, я думаю, можно бы спросить: вправѣ ли мы отвергать положительно подобное вліяніе незримыхъ силъ природы человѣка на животное царство вообще? Осмѣять суевѣріе несравненно легче, нежели объяснить, или хотя нѣсколько обслѣдовать его; также легко присоединиться безотчетно къ общепринятому мнѣнію просвѣщенныхъ, несуевѣрныхъ людей, и объяснить все то, о чемъ мы говорили, вздоромъ. Но будетъ ли это услуга истинѣ? Повторяю, не могу и не смѣю говорить въ пользу этого темнаго дѣла – но и не смѣю отвергать его съ такою самоувѣренностію и положительностью, какъ обыкновенно водится между разумниками. Не вѣрю, но не рѣшусь сказать: это ложь.