Итак, мы приходим к выводу, что «отсутствие страдания» и «хорошее состояние» организма у Эпикура не противопоставлено позитивным наслаждениям, а связано с ними самым непосредственным образом. Однако, если отсутствие страдания не является отдельным видом наслаждения, какой смысл тогда вкладывает Эпикур в это понятие?
С нашей точки зрения, ἀπονία у Эпикура вообще не обозначает особого состояния; скорее, это понятие используется им как характеристика любого наслаждения. Создавая свое учение, Эпикур должен был ответить на академическую критику гедонизма, основанную в числе прочих также и на следующем аргументе: если наслаждение заключается в процессе удовлетворения желаний, в то время как результат удовлетворения наслаждением не является, представляя собой нейтральное состояние, то гедонисты должны провоцировать желания и избегать их полного удовлетворения, будучи подобными человеку, бесконечно наполняющему дырявую бочку[882]; их желания оказываются ненасытными и удовлетворение этих желаний не имеет предела. Чтобы оградить себя от подобной критики, Эпикуру необходимо было установить предел желаниям и наслаждениям, и этим пределом он полагает отсутствие страдания, подразумевая под ним, однако, не особое нейтральное состояние, как академики, а характеристику, придающую смысл всякому наслаждению и определяющую его величину. Любое наслаждение, по мнению Эпикура, достигает своей максимальной величины тогда, когда приводит к полному устранению боли[883]. Например, независимо от того, что мы едим — хлеб или роскошные яства, если нам удастся удовлетворить голод, мы получим в обоих случаях одинаковое по своей величине наслаждение[884]. Когда мы отдыхаем, величина испытываемого нами наслаждения не зависит от того, делаем ли мы это на плебейской подстилке или на узорных коврах[885].
Можно предположить, что подобное представление распространяется и на наслаждения от приятных вкусов, запахов и т. п. Если человек ощущает какое-нибудь воздействие, это воздействие может либо приводить его органы чувств в естественное их состояние и потому быть приятным, либо же может быть противоестественным и неприятным. В том случае, когда эти ощущения не являются неприятными и не вызывают боли, они обязательно должны вызывать наслаждение, и величина этого наслаждения всегда постоянна независимо от того, каков именно объект чувственного восприятия: например, если мы чувствуем какой-нибудь запах и он не зловонен, то мы испытываем наслаждение не меньшее, чем испытывали бы от самых изысканных ароматов.
Теперь, после того как мы рассмотрели понятие «отсутствие страдания», имеет смысл обратиться к той идее Эпикура, которая лежит в основе сообщения Цицерона о наслаждении «в движении». Как мы уже говорили выше, под наслаждением «в движении» Цицерон предлагает понимать такое наслаждение, которое «приводит в движение саму нашу природу и вызывает в наших чувствах некое приятное ощущение». Похожее употребление слова «движение» мы встречаем у Плутарха, когда он, передавая мнение эпикурейцев, описывает состояние органов вкуса и обоняния под воздействием приятных соков и запахов как «мягкое и приятное движение»[886]. Сам Эпикур примерно так же объясняет приятные ощущения в органах обоняния и слуха[887]. С другой стороны, два контекста у Плутарха свидетельствуют о том, что слово «движение» употреблялось Эпикуром по отношению совершенно к любому наслаждению. Во-первых, Плутарх однажды передает эпикурейское определение высшего блага как «всякое приятное движение в плоти, переходящее в наслаждение и радость души»[888] — в то время как немного далее то же состояние будет охарактеризовано как εὐστάθεια и εὐσταθὲς σαρκὸς κατάστημα; следовательно, эпикурейцы вполне могли связывать с движением то, что принято считать статическим наслаждением. Еще один подобный пример мы встречаем в диалоге «Против Колота». Здесь Плутарх пересказывает эпикурейский аргумент, доказывающий, что наслаждение является благом и определяет цели человеческих поступков; суть аргумента состоит в том, что наслаждение вызывает стремление к себе естественным образом, без обучения. Передавая эту мысль, Плутарх описательно именует наслаждение «мягкими и приятными движениями в теле»: «Безо всякого учителя, сами по себе эти прекрасные, мягкие и приятные движения — по их [эпикурейцев] собственным словам — призывают к действию»[889]. Если полагать, что речь идет только об одной разновидности наслаждения — о чувственных кинетических наслаждениях, отделенных от наслаждения статического, то данный аргумент выглядит противоречивым. В этом случае получается, что эпикурейцы считают конечной целью и высшей формой наслаждения отсутствие страдания и в то же время доказывают свою концепцию конечной цели, прибегая к иному, более низкому виду — к кинетическому наслаждению[890]. Даже такой убежденный сторонник мнения о существовании у Эпикура классификации наслаждений, как Рист, признает, что в этом месте Плутарх должен говорить о статическом наслаждении: «фраза Плутарха “мягкие и приятные движения”, возможно описывает катастематическое наслаждение»[891]. Но если эпикурейцы описывают статическое наслаждение как движение, как тогда мы можем считать это наслаждение статическим и как мы можем найти основание для противопоставления его кинетическим наслаждениям?
883
Эпикур «Главные мысли» III: ὅρος τοῦ μεγέθους τῶν ἡδονῶν ἡ παντὸς τοῦ ἀλγοῦντος ὑπεξαίρεσις.
887
Эпикур «Письмо Геродоту» 53: καὶ μὴν καὶ τὴν ὀσμὴν νομιστέον ὥσπερ καὶ τὴν ἀκοὴν οὐκ ἄν ποτε οὐθέν πάθος ἐργάσασθαι, εἰ μὴ ὄγκοι τινὲς ἢσαν ἀπὸ τοῦ πράγματος ἀποφερόμενοι σύμμετροι πρὸς τοῦτο τὸ αἰσθητήριον κινεῖν, οἱ μὲν τοῖοι τεταραγμένως καὶ ἀλλοτρίως, οἱ δε τοῖοι ἀταράχως καὶ οἰκείως ἔχοντες.
888
πᾶσα διὰ σαρκὸς ἐπιτερπνὴς κίνησις ἐφ’ ἡδονήν τινα καὶ χαρὰν ψυχῆς ἀναπεμπομένη («Невозможно жить приятно…» 1087b).
889
ἄνευ διδασκάλου γὰρ αὐτά προκαλεῖται τὰ καλὰ ταῦτα καὶ λεῖα καὶ προσηνῆ κινήματα τῆς σαρκός, ὡς αὐτοί φασιν οὕτοι (1122e).
890
Именно так понимает данное эпикурейское доказательство Цицерон, что позволяет ему упрекнуть Эпикура: qui igitur convenit ab alia voluptate dicere naturam proficisci, in alia summum bonum ponere? («О пределах блага и зла» II 32).