Наконец, сам способ подачи материала, стиль изложения следуют тем же принципам, которые мы наблюдали в большем трактате. Разбор теоретических положений иллюстрируется множеством исторических примеров и реалий, причем исключительно римских. Рассуждая о том, что есть благо, Цицерон ссылается на поступки и поведение знаменитых римлян, начиная с легендарного основателя Рима Ромула и кончая Сципионами и старшим Катоном (§ 11—12). Одновременно он то и дело обрушивается на своих политических противников, используя в качестве отрицательных примеров того же Клодия (§ 27 и далее) или Красса (§ 44—47). Вообще местами изложение философских тезисов переходит в некое подобие политического памфлета, обличающего нравы современного Рима, что еще раз подчеркивает сами мотивы обращения Цицерона к философским предметам — для него это способ формулировки положительной государственной программы. Соответственно и все произведение отмечено, даже в большей степени, чем «О пределах…», нарочитым риторическим пафосом, частым использованием риторических фигур и приемов[25]. Не случайно адресатом «Парадоксов» вновь назван Брут, философ, политик и оратор, которому прямо перед этим было посвящено одноименное сочинение («Брут»), содержащее важнейшую для Цицерона идею философской риторики. Еще одной фигурой, объединяющей трактаты, становится Марк Порций Катон Младший, служащий примером последовательного приверженца стоической доктрины.
Что касается самого жанра «Парадоксов», то они одновременно и противостоят De Finibus, и сходны с ними. В «Парадоксах» Цицерон постоянно говорит от первого лица, но при этом придает сочинению форму ораторской речи, или фиктивного диалога, обращаясь к некоему условному собеседнику. Поэтому жанр трактата традиционно определяется как диатриба, «беседа-рассуждение», самым близким аналогом которому могут служить позднейшие «Беседы» стоика Эпиктета. Однако эта форма настолько же условна, как условно диалогическое устройство «О пределах блага и зла». В них за диалогом кроется чередование законченных монологов; в «Парадоксах» монологическое изложение настолько заострено, что приобретает черты живой полемики. В итоге оба сочинения дают практически исчерпывающее впечатление о том специфическом стиле «ораторской философии», который становится отличительным знаком научных трудов Цицерона. На фоне трактата «О пределах блага и зла» «Парадоксы» служат неким сжатым прологом, содержащим «латинизированную» версию основных положений одной школы; в «Пределах…» этот сжатый вариант сменяется глобальной картиной, принципы построения которой тем не менее сохраняются. Вместе же оба трактата с предельной ясностью обнажают внутренние мотивы и механизмы той философско-общественной программы, которую желал и пытался реализовать Цицерон и без понимания которой невозможно до конца оценить и постичь парадоксальную фигуру ее создателя.
Н.П. Гринцер
О ПРЕДЕЛАХ БЛАГА И ЗЛА
КНИГА I
I. 1. Я прекрасно понимал, Брут, что мои усилия изложить на латинском языке то, о чем с таким талантом и с такой ученостью писали греческие философы, встретят неодобрение с разных сторон[26]. Ведь иные, даже весьма образованные люди, вообще с подозрением относятся к самому занятию философией. Иные же, не осуждая его в умеренных пределах, полагают ненужным тратить на это слишком много времени и усилий. Будут и такие, из числа любителей греческой словесности, презирающих словесность латинскую, кто скажет, что предпочитают тратить свои силы скорее на чтение греческих авторов. Наконец, я подозреваю, что явятся и такие, кто станет призывать меня заниматься и другими видами словесности, утверждая, что этот литературный жанр, при всей его изысканности, не отвечает ни моей индивидуальности, ни моему положению.
2. Поэтому я считаю необходимым кратко ответить на все эти возражения. Впрочем, я уже достаточно подробно ответил всем осуждающим философию в своей книге, посвященной прославлению философии и защите ее от обвинений и упреков со стороны Гортензия[27]. Видя, что эта книга понравилась и тебе, и тем, кто, по моему мнению, способен судить о ней, я пошел дальше, опасаясь, как бы не оказалось, что я, сумев вызвать интерес к предмету, не сумел его поддержать. Что же касается тех, кто, вполне одобряя занятия философией, в то же время хочет, чтобы ею не слишком увлекались, то они требуют некоей трудно достижимой сдержанности в деле, раз отдавшись которому, уже невозможно сдержать и обуздать это увлечение. Так что уж, пожалуй, справедливее поступают те, кто призывает вообще не заниматься философией, чем те, кто пытается установить предел для предметов беспредельных и требует умеренности в таком деле, которое становится тем прекраснее, чем больше уделяется ему сил.
26
[1] Каждое свое философское сочинение Цицерон предваряет предисловием, в котором объясняет смысл и значение предпринятого им труда — изложения греческой философии на латинском языке. Данное предисловие более всего похоже на предисловия к «О природе богов» и второй книге «Академических исследований», где Цицерон также строит доказательство необходимости своего труда в виде ответа на критику оппонентов.
27
[2] Имеется в виду сочинение «Гортензий», сохранившееся во фрагментах и представлявшее собой введение к философским трудам Цицерона.