20. Ведь если все атомы станут отклоняться, то ни один из них не столкнется с другим, если же одни атомы будут отклоняться, а другие под действием собственной тяжести будут двигаться по прямой, то, во-первых, это означает, что атомы будут как бы получать заранее свое предназначение, какому падать прямо, а какому — не по прямой, во-вторых, такого рода беспорядочные столкновения атомов не смогут создать и всей красоты мира[59]. Из этого затруднения не смог выбраться и сам Демокрит. Недостойна физика и вера в то, что может существовать нечто самое малое. Он никогда бы не сказал этого, если бы предпочел поучиться [геометрии][60] у своего приятеля Полиэна вместо того, чтобы заставить того забыть о ней[61]. Солнце представляется Демокриту большим, ибо он человек образованный и прекрасно знающий геометрию[62]. Эпикуру же оно кажется величиною что-нибудь в ступню[63], ибо он полагает, что оно такого же размера, каким оно нам видится, может немного побольше или поменьше[64].
21. Итак, то, что он меняет, он портит, а то, в чем следует, то все это принадлежит Демокриту: атомы, пустота, образы, которые он называет εἴδωλα, под воздействием которых мы не только видим, но и мыслим[65], да и сама бесконечность, называемая им ἀπειρία, целиком исходит от него же[66], равно как и все неисчислимые миры каждодневно возникающие и умирающие[67]. Хотя я совершенно не принимаю этого, однако мне бы не хотелось, чтобы Демокрит, которого все прославляют, подвергался бы осуждению со стороны своего самого верного последователя[68].
VII. 22. А во второй части философии, трактующей о исследовании и рассуждении, которая называется логикой[69], ваш любимец, как мне кажется, совершенно безоружен и беспомощен; он отказывается от определений, ничего не говорит ни о разделении, ни о расчленении, ни о том, каким образом строятся силлогизмы и делаются заключения. Не говорит он и о том, каким образом следует разрешать хитросплетенные софизмы, освобождаться от двусмысленности[70]: основу суждений о сущем он видит в чувственном восприятии[71], полагая, что если чувства однажды примут нечто ложное за истинное, то это будет означать исчезновение всякого критерия истинности и ложности[72].
23[73]. Особенно настаивает он на том, что, по его утверждению, сама природа одобряет и принимает[74], то есть на том, что есть наслаждение (voluptas) и страдание. Именно к этому он сводит все, к чему мы стремимся и чего избегаем[75]. И хотя эти мысли принадлежат Аристиппу, и киренаики отстаивают их и удачнее, и свободнее[76], я все же полагаю, что нет ничего недостойнее человека, чем подобные утверждения. Ведь природа создала нас для чего-то более великого, как мне по крайней мере кажется[77]. Может быть, я и ошибаюсь, но я совершенно убежден, что тот самый Торкват, который первым удостоился этого прозвища, сорвал с врага ожерелье[78] не для того, чтобы получить какое-либо телесное наслаждение[79], и не ради наслаждения в свое третье консульство сражался с латинянами при Везерисе[80]. Когда же казнил он собственного сына[81], он, полагаю, лишил себя многих удовольствий, поставив право государства и интересы его могущества превыше установленной самой природою отцовской любви.
24. Или неужели кажется тебе, что помышлял о своих наслаждениях Тит Торкват[82], тот самый, что был консулом вместе с Гнеем Октавием, когда проявил такую суровость к своему сыну (отданному им на усыновление Дециму Силану), приказав ему явиться на свой суд, поскольку македонские послы обвиняли его в том, что будучи у них претором, он брал взятки. Выслушав обе стороны, Торкват заявил, что, по-видимому, его сын, получив власть, оказался не таким, какими были его предки и запретил являться ему на глаза. Но оставим все эти тяготы, опасности и даже страдания, на которые всякий добропорядочный гражданин готов идти ради родины и близких, не только не стремясь к какому-либо наслаждению, но и вообще пренебрегая им, предпочитая скорее претерпеть любые муки, нежели хоть в чем-то не исполнить своего долга. Обратимся лучше к тому, что не в меньшей степени свидетельствует о том же самом, хотя и может показаться не слишком серьезным.
59
[12] Принимаемая Эпикуром механистическая концепция мира была противопоставлена телеологическому взгляду платоников и стоиков, полагавших, что творит мир и управляет им божественное провидение. См. Лукреций I 1021—1028. Приводимый Цицероном аргумент, по-видимому, стоический (ср. «О природе богов» II 93). По мнению стоиков, упорядоченность и красота мироздания служит одним из доказательств существования божества — активного рационального начала, постоянно присутствующего в материи и творящего из нее мир. См. Цицерон «О природе богов» II 15—16. То же возражение Эпикуру, что и в разбираемом месте, встречается у Лукреция, который в ответ отрицает совершенство мира (II 167 сл.).
60
[13] Ср. Цицерон «Академические исследования» I 27. О несовместимости концепции минимальных величин с принципами геометрии говорил еще Аристотель, критикуя Демокрита («О небе» I 5, 271b). Как объясняет Симпликий (коммент. к «О небе» I 5, с. 202, 27 Heiberg), отрицание бесконечной делимости приводит к отрицанию одного из основных положений геометрии — делимости отрезков пополам: если отрезок состоит из определенного числа минимальных величин, то существуют отрезки, состоящие из нечетного числа таких величин, и разделить такие отрезки на две равные части невозможно. См. Лурье, фр. 108 и коммент. на с. 446.
61
[14] О Полиэне из Лампсака, который был великим геометром, пока не стал эпикурейцем, Цицерон говорит также в «Академических исследованиях» (II 106). Полиэн часто упоминается как один из ближайших учеников Эпикура (Диоген Лаэрций X 24; Плутарх «О невозможности жить приятно, если следовать Эпикуру» 5, 1089f; 16, 1098b; 22, 1103a; «Против Колота» 6, 1109f; Сенека «Письма» XVIII 9). Традиционный упрек Эпикуру в пренебрежении науками см. также в I 25.
63
[16] Ср. Цицерон «Академические исследования» II 82. Цицерон приписывает Эпикуру слова Гераклита, см. фр. B 3 Diels-Kranz.
64
[17] Ср. Эпикур «Письмо Геродоту» 91; Лукреций V 564—591; Клеомед «О круговом движении небесных тел» II 1. По мнению Цицерона («Академические исследования» II 82), Эпикур пришел к этому абсурдному выводу из-за того, что слишком доверял ощущениям: наши глаза не могут нас обманывать, поскольку все ощущения истинны. Однако такая интерпретация рождается из неправильной трактовки тезиса Эпикура об истинности ощущений (см. § 22 и примеч. 4 к гл. VII [прим. 47]). На самом деле Эпикур прекрасно понимал, что солнце — это удаленный предмет и что его зрительный образ может быть искаженным. Следовательно, величина солнца как любая «неявная» (в терминах Эпикура) вещь нуждается в выведении посредством умозаключения из очевидных фактов. В данном случае, судя по сообщению Лукреция, Эпикур прибегает к индуктивному умозаключению «по подобию» (см. примеч. 6 к гл. IX [прим. 68]). Он рассматривает огни, наблюдаемые вблизи, и обращает внимание на то, что с изменением расстояния видимые размеры таких огней практически не меняются. Это представление затем распространяется на подобные объекты, которые уже недоступны близкому восприятию — на небесные светила: их видимая величина оказывается, таким образом, приблизительно равной их действительной величине.
65
[18] Ср. Цицерон «Письма к близким» XV, 16, 1, «Академические исследования» II 125, «О природе богов» I 107. Демокрит и Эпикур считали, что зрение вызывают попадающие в глаза «образы» — потоки атомов с поверхности созерцаемого предмета (Демокрит — см. Лурье фр. 469; Эпикур — «Письмо Геродоту» 46 сл.). С помощью этой же теории «образов» Эпикур объяснял и мышление (понимая под ним не логические процедуры, а наглядные мысленные представления, возникающие в воображении, памяти и сновидениях): некоторые «образы», состоящие из особенно тонких атомов, проникают непосредственно в ум, минуя органы чувств, и создают в нем представления, подобные зрительным (см. Лукреций IV 722—822). Ср. похожее объяснение сновидений у Демокрита — Лурье, фр. 472. Возможно, полное отождествление концепций Демокрита и Эпикура, которое мы встречаем у Цицерона, произошло под влиянием критической антиэпикурейской идеи о вторичности Эпикура по отношению к Демокриту.
66
[19] У Демокрита — см. Лурье, фр. 140 сл.; у Эпикура — «Письмо Геродоту» 41—42 и Лукреций I 958—997.
67
[20] См. Лурье, фр. 343—360; Эпикур «Письмо Геродоту» 45, «Письмо Пифоклу» 89; мнение Эпикура о гибели миров см. у Лукреция V 64—109; 235—415. Однако утверждение, что миры возникают и гибнут
69
[1] В основе данного определения логики лежит стоическое разделение этой части философии на диалектику и риторику (см. Диоген Лаэрций VII 41, а также Цицерон «О пределах блага и зла» II 17).
70
[2] Это замечание Цицерона справедливо лишь отчасти. Эпикур, безусловно, отвергал дедуктивную логику, отрицая, что логический и лингвистический анализ сам по себе может сообщить что-нибудь истинное о мире и что язык и логика могут служить самоценными объектами исследования. Поэтому Эпикур отказался от традиционного раздела философии, именуемого диалектикой, и вместо него включил в свою философию новую область — «канонику», в рамках которой рассматривал правила (канон) суждений о мире. Эти суждения должны были в первую очередь основываться на ощущениях (см. далее и примеч. 3 [прим. 46]). При всем том, однако, Эпикур признавал, что философия пользуется языком и логикой как инструментами — см. Секст Эмпирик «Против ученых» XI 169 (= фр. 219 Usener). Об интересе Эпикура к проблемам языка и логики говорят сохранившиеся на папирусе фрагменты двадцать восьмой книги его сочинения «О природе», где рассматриваются принципы индукции, проблемы значения и двусмысленности и проч. Подробнее см.:
71
[3] В эллинистическую эпоху все философы-догматики считали необходимым определить критерии истины (греч. κριτήρια, лат. iudicia veri, здесь — iudicia rerum), т. е. средства для различения истинных и ложных мнений. Эпикур называл три критерия: ощущения (αἰσθήσεις), предварительные понятия (προλήψεις) и чувства (πάθη) (Диоген Лаэрций X 31). Об ощущениях см. следующее примечание, о предварительных понятиях — примеч. 1 и 7 к гл. IX [прим. 63 и 69]. Третий критерий — чувства, к которым относятся наслаждение и страдание, — позволяет человеку определить его отношение к объекту: в зависимости от того, какое из двух чувств вызывает в нас объект, мы решаем, будем ли мы к нему стремиться или станем его избегать (Диоген Лаэрций X 34). В данном сочинении Цицерон полагает, что Эпикур пользовался только одним критерием — ощущениями, а предварительные понятия приписывает позднейшим эпикурейцам (см. I 31 и примеч. 7 к гл. IX [прим. 63 и 69]). С другой стороны, в «Академических исследованиях» (II 142) Цицерон называет те же три критерия, что и Диоген Лаэрций.
72
[4] Цицерон так передает мысль Эпикура, что само собой напрашивается ее опровержение. Действительно, вряд ли кто-нибудь согласится с тем, что любое ощущение позволяет верно судить о его объекте. На самом деле Эпикур прекрасно осознавал, что не все ощущения одинаково надежны и что некоторые из них могут порождать ложные мнения. Поэтому он различал, с одной стороны, мнения, основанные на неясных ощущениях и ждущие подтверждения, и, с другой стороны, мнения, происходящие из ясных и очевидных ощущений. Например, когда мы смотрим на какой-нибудь предмет, находящийся вдали, мы видим его искаженно, поэтому мнение о нем не может быть окончательным и ждет дальнейшего подтверждения или опровержения; для того, чтобы составить верное представление об этом предмете, нужно подойти к нему и посмотреть с близкого расстояния — только в этом случае данные наших ощущений будут надежными и бесспорными. См. Секст Эмпирик «Против ученых» VII 212—213, Диоген Лаэрций X 34, Эпикур «Главные мысли» XXIV.
Приписывая Эпикуру утверждение о том, что любое ощущение позволяет отличать истинное мнение от ложного, Цицерон основывается на его идее об истинности всех ощущений (см. I 64, а также Диоген Лаэрций X 32; Лукреций IV 479 сл.; Секст Эмпирик «Против ученых» VII 210, VIII 63). Однако Эпикур вкладывал в этот свой тезис совсем не тот смысл, который ему придает Цицерон. Говоря, что все ощущения истинны, Эпикур имеет в виду не истинность всех суждений, основанных на данных ощущений, а лишь то, что все ощущения вызываются какими-либо внешними предметами и аккуратно их воссоздают. При этом непосредственными объектами ощущений являются не сами ощущаемые предметы, а истечения атомов с их поверхности — их «образы». Если «образ» преодолевает большое расстояние, прежде чем добраться до наших глаз, он искажается, и поэтому мы видим предмет иначе, чем он есть на самом деле. Но сами ощущения никогда не обманывают — подобно фотографическим снимкам, они правильно передают нам ту информацию, которую сами получают. Истинность ощущений связана с представлением о них как о процессах механических и дорациональных (Эпикур называет их «внеразумными» — ἄλογοι, Диоген Лаэрций X 31); ложность же, по мнению Эпикура, появляется там, где начинает работать разум — а именно, когда мы интерпретируем данные ощущений, делая выводы относительно их источника. Цицерон, перетолковывая идею Эпикура, исходит из принципиально иного понятия об ощущении. По-видимому, он, подобно стоикам (см. Диоген Лаэрций VII 51—52) и Антиоху Аскалонскому (см. Цицерон «Академические исследования» II 19 сл.), не представляет ощущений человека вне связи с его рациональной деятельностью. В то время как Эпикур разделяет ощущения и суждения, Цицерон рассматривает их вместе как единый процесс: человек не может ощущать без участия разума, и любое ощущение сразу же предполагает суждение (ср. фразу «о чем же судят чувства?» в II 36). Поэтому «истинность ощущения» Цицерон понимает как истинность основанного на ощущении суждения, и тезис Эпикура получает совершенно иной смысл: ощущения якобы всегда позволяют верно судить об их объекте. Понятое таким образом утверждение Эпикура, естественно, становится уязвимым.
73
[5] Лакуна. Здесь, по-видимому, начиналось рассуждение о третьей части философии Эпикура — этике, и предлагалась ее общая характеристика, аналогичная характеристике физики в § 17 и логики в начале § 22.
78
[10] Прозвище (cognomen) «Торкват» образовано от слова «ожерелье» (torquis). Тит Манлий Торкват снял ожерелье с убитого им галла, вызвавшего его на поединок в битве у реки Арно (360 г.). См. Ливий VII 10. Перечисление подвигов Торквата см. также в трактате Цицерона «Об обязанностях» (III 112).
79
[11] Согласно Эпикуру, в основе любого наслаждения лежит наслаждение телесное. См. I 55.
81
[13] Торкват приказал казнить своего сына за то, что тот во время сражения с латинянами вопреки запрету сражаться вне строя вступил в поединок с предводителем врагов. См. Ливий VIII 7; Авл Геллий IX 13.
82
[14] Тит Манлий Торкват, консул 165 г. Ту же историю рассказывают Ливий, периоха кн. 54, и Валерий Максим V 8, 3.