16. Следовательно, существует нечто, к чему все сводится и исходя из чего может быть найден и осуществлен способ достижения счастливой жизни, к чему все стремятся. Но поскольку существуют большие разногласия относительно того, в чем он заключается, остается прибегнуть к введенному Карнеадом разделению, которым обычно с большой охотой пользуется наш Антиох[720]. Ведь Карнеад знает не только то, какое множество суждений о высшем благе существует среди философов, но и сколько их может быть вообще. Он говорил, что не существует ни одного искусства (ars), которое возникало бы из самого себя, ибо всегда вне его существует то, что составляет его предмет. Нет необходимости продлевать наше изложение, прибегая к примерам, ведь очевидно, что ни одно искусство не замыкается в самом себе, но что существует как само искусство, так и то, что является целью (propositum) искусства. А так как мудрость есть искусство жить, подобно тому, как медицина есть искусство [сохранять] здоровье, а кораблевождение — искусство управлять кораблем, необходимо, чтобы мудрость (prudentia) обладала чем-то вне себя, что утверждало бы ее существование и служило бы отправной точкой[721].
17. Почти всем известно, что то, в чем проявляется мудрость, и то, чего она стремится достичь, должно полностью согласовываться с природой и быть само по себе способным вызвать побуждение души, называемое греками ὁρμή[722], но неизвестно, что же это такое, что вызывает это движение, становясь с самого рождения предметом естественного стремления. И именно это обстоятельство вызывает самые большие разногласия среди философов, изучающих высшее благо. При исследовании всего вопроса о пределах добра и зла, когда мы пытаемся выяснить, что является крайним пределом для того и другого, необходимо отыскать источник, в котором заключались бы первые побуждения природы (prima invitamenta naturae), а коль скоро он будет найден, от него как от отправной точки будет вестись весь спор о предельном благе и предельном зле.
VII. Одни полагают, что первым побуждением (primus appetitus) является наслаждение, а первым отвержением (depulsio) — страдание. Другие полагают, что прежде всего существует стремление не испытывать страдания и что человек прежде всего отвергает страдание.
18. Третьи исходят из того, что они называют первым по природе (primum secundum naturam), к числу которых они относят целость и невредимость всех частей [тела], здоровье, сохранность всех чувств, отсутствие страданий, силу, красоту и прочее в том же роде[723]; первоначала, подобные этим, существуют и в душе, являясь как бы искрами и семенами добродетелей. А так как нечто, прежде всего другого побуждающее природу стремиться к чему-то или что-то отвергать, входит в число этих трех начал, а кроме этих трех начал, вообще не может быть никаких других, то необходимо, чтобы при всех обстоятельствах долг, заставляющий избегать или стремиться к чему-то (officium aut fugiendi aut sequendi), соотносился с одним из этих начал, так чтобы та мудрость (prudentia), которую мы назвали искусством жизни, строилась на одном из них и выводила из него основу всей жизни.
19. Из того же, что она установит в качестве начала, приводящего природу в движение, возникнет и понимание (ratio) правильного (rectum) и достойного (honestum), которое должно согласовываться с одним из вышеуказанных принципов так, чтобы достойным считалось делать все или ради наслаждения, даже если его и не можешь достичь, или чтобы избежать страдания, даже если не можешь осуществить этого, или ради достижения того, что существует по природе, даже если это будет совершенно безрезультатно. Таким образом, каково различие в естественных движущих началах, таковы расхождения в установлении пределов блага и зла. Иные наоборот[724], исходя из тех же начал, связывают весь [наш] долг (officium) или с достижением наслаждения, или с освобождением от страдания, или с тем, что называют первым по природе.
20. Таковы шесть точек зрения на высшее благо. Главными выразителями трех последних являются Аристипп (теория наслаждения), Иероним (свобода от страдания) и Карнеад (наслаждение вещами, которые мы назвали первыми по природе), впрочем, он не был ее создателем, но отстаивал ее в философских спорах[725]. Из трех же первых среди вообще возможных только одна получила поддержку, и притом весьма сильную. Ведь никто не соглашается с мыслью, что все делается ради наслаждения, потому что даже если оно и окажется недостижимым, уже само желание поступать таким образом и достойно, и желанно само по себе, и только оно и является благом. И никто не считает, что сама по себе [попытка] избежать страданий (даже если это невозможно) принадлежит к вещам, желанным самим по себе. Но делать все, чтобы достичь согласного с природой, даже если мы этого и не достигаем, по словам стоиков, и достойно, и единственно желанно само по себе, и только оно и является благом[726].
720
[1] К карнеадовой классификации учений о высшем благе, излагаемой в этой главе, Цицерон прибегал неоднократно — помимо данного сочинения, II 34—35 и IV 49—50, см. «Тускуланские беседы» V 84 сл., «Академические исследования» II 131 сл. Эта классификация была известна также Клементу Александрийскому (см. «Строматы» II 21, 127—129). Наконец, этой же классификацией пользовался последователь Антиоха Аскалонского Варрон, увеличивший число гипотетически возможных концепций высшего блага с девяти (как было у Карнеада и Антиоха) до двухсот восьмидесяти восьми (см. Августин «О граде Божием» XIX 1).
721
[2] Карнеад предполагает, что каждое искусство (включая и мудрость — «искусство жить») имеет некий внешний объект, который составляет цель этого искусства. Эту идею Карнеад высказывал как аргумент против стоической концепции конечной цели, согласно которой целью мудрости («искусства жить») является не достижение внешних объектов, а реализация самой мудрости.
На аргумент Карнеада стоики предлагали два ответа. Во-первых, полагали они, действительно можно согласиться с идеей о том, что у каждого искусства должен быть некоторый внешний объект, но при этом не всегда следует отождествлять
724
[2] Изложив три возможных определения высшего блага как «правильного» и «достойного» (т. е. добродетели), заключающегося в том, чтобы «делать все» ради достижения либо наслаждения, либо отсутствия страдания, либо «первых» естественных вещей, Цицерон вновь возвращается к уже упомянутым им в § 18 трем мнениям, отождествляющим высшее благо с самими наслаждением, отсутствием страдания или «первыми» естественными вещами.
725
[3] О карнеадовой формуле высшего блага см. также II 35 и 42; примеч. 4 к гл. VI четвертой книги [прим. 39 к книге IV]; «Тускуланские беседы» V 84; «Академические исследования» II 131. Это определение предложено Карнеадом в противоположность стоической концепции и основано на его идее о направленности всякого искусства на некую внешнюю цель (см. § 16 и примеч. 2 к гл. VI [прим. 35]): если мы подобно стоикам считаем, что объектом реализации мудрости являются «первые» естественные вещи, и признаем при этом, что цель деятельности не может заключаться в самой этой деятельности, а обязательно находится вне ее, то целью мудрости и конечной целью жизни необходимо полагать достижение «первых» естественных вещей.
726
[4] Ср. вторую формулу конечной цели Антипатра: «постоянно и не отклоняясь делать все возможное для достижения естественных вещей» (см. примеч. 16 к гл. VI третьей книги [прим. 51 к книге III]).