Выбрать главу

XXII. 61. Теперь же мы лишь разъясним, что то, что я называю достойным, желанно само по себе[787], в силу собственной природы, а не только потому, что мы любим самих себя. Свидетельством тому могут служить дети, в которых, как в зеркале, можно видеть природу. С какой страстью состязаются они друг с другом! Как ожесточенна сама борьба! В какой восторг они приходят, одержав победу! Какой стыд испытывают, оказавшись побежденными! Как не любят они замечания! Как жаждут похвалы! На какие тяготы не готовы они, лишь бы первенствовать среди сверстников! Как помнят о тех, кто сделал им добро! Как жаждут отблагодарить за него! И с особенной силой это проявляется в лучших душах, в которых природа как бы нарисовала черты достойного, как мы его понимаем.

62. Но это о детях. В зрелом же возрасте эти черты выражены еще отчетливее. Кто настолько лишен человеческого облика, чтобы его не оскорбляло постыдное и чтобы его не восхищал достойный поступок? У кого не вызывает негодование распущенная наглая молодежь? И наоборот, кто не восхищается совестливостью, твердостью, проявляемой в этом возрасте, если у него даже нет никакой личной заинтересованности? Кто не испытывает ненависти к Фрегелльскому предателю Пуллу Нумиторию, хотя он и принес пользу нашему государству?[788] Кто не превозносит в величайших похвалах спасителя этого города Кодра[789], кто не восхваляет дочерей Эрехфея?[790] Кому не ненавистно имя Тубула?[791] Кто не любит Аристида, хотя его и нет в живых?[792] Разве мы забываем, какое сильное волнение испытываем, слушая или читая о том, как благочестиво, как по-дружески, как великодушно поступил кто-то?

63. Но зачем говорю я о нас, родившихся, воспринятых и воспитанных для славы и доблести? Какие клики толпы, людей необразованных, раздаются в театре, когда звучат эти слова: “Я — Орест!”, — а другой возражает: “Нет же, это я, повторяю, это я — Орест!” И тогда оба дают возможность сбитому с толку, недоумевающему царю выйти из этого положения:

“Тогда мы оба умоляем, чтобы нас убили вместе!”[793]

Сколько бы раз не игралась эта сцена, разве хоть раз она не была встречена бурным восхищением! Значит, нет ни одного человека, кто бы не одобрял и не восхвалял этого порыва души, в котором человек не только не ищет никакой выгоды, но и вопреки ей сохраняет верность.

64. Подобными примерами полны не только вымышленные сюжеты пьес, но и подлинная история, в особенности наша. Ведь это мы отправили лучшего нашего гражданина принять Идейские святыни[794], это мы отправили защитников царям[795], наши полководцы готовы были отдать свои жизни ради блага отечества[796], наши консулы, когда злейший наш враг, царь, подступил уже к самым стенам нашего города, предупредили его о готовящемся отравлении[797], это в нашем государстве нашлась та, которая смыла позор совершенного над нею насилия добровольной смертью, и тот, кто убил собственную дочь, чтобы не дать совершиться над ней насилию[798]. Так есть ли кто-нибудь, кто бы не понимал, что совершившие все это и бесчисленное множество других подвигов руководствовались светочем достоинства, не думая о своих выгодах, а мы, восхваляя это, не руководствуемся ничем, кроме достойного?

XXIII. Из этого краткого изложения (а я не привел всего обилия примеров, которое мог, потому что здесь нет никаких сомнений) вытекает, что и все добродетели, и само это понятие достойного (honestum), вытекающее из них и связанное с ними, являются желанными сами по себе.

65. Среди всех проявлений достойного, о котором мы говорим, нет ничего более замечательного и более важного, чем объединение людей друг с другом в некое сообщество, взаимополезный обмен и сама любовь, объединяющая род человеческий[799], начинающаяся прежде всего с того, что дети любимы своими родителями, и весь дом объединен узами супружества и потомством. Мало-помалу любовь эта распространяется все шире, сначала на родичей по мужу, потом — по жене, потом — на соседей, потом — на сограждан и тех, кто является союзником и другом государства, а потом — на весь человеческий род. Такое состояние духа, проявляющееся в том, чтобы воздавать каждому свое, щедро и благожелательно блюсти общечеловеческое сообщество, о котором я говорю, называется справедливостью (iustitia), за которой следуют благочестие, доброта, щедрость, доброжелательность, любезность и прочее в том же роде. Все это неотъемлемо от справедливости и является общим для всех остальных добродетелей.

вернуться

787

[1] Похожее рассуждение о самоценности добродетели содержится во второй книге § 50 сл., причем в данной главе Цицерон повторяет некоторые из приводившихся тогда примеров — см. примеч. 5, 7, 10 и 12 [прим. 105, 107, 110 и 112].

вернуться

788

[2] Квинт Нумиторий Пулл из Фрегелл — города вольсков в Лации на реке Лирис — в 125 г. донес претору Луцию Опимию о заговоре жителей Фрегелл против Рима, после чего город был разрушен римлянами. О Нумитории Пулле Цицерон упоминает также в сочинении «О нахождении» (II 105).

вернуться

789

[3] Кодр, легендарный последний царь Афин, по преданию, пожертвовал собой ради спасения города в войне с дорийцами. Ср. Цицерон «Тускуланские беседы» I 116.

вернуться

790

[4] Согласно преданию, Эрехфей во время войны с элевсинцами по требованию Дельфийского оракула принес в жертву одну из своих дочерей; после этого остальные его дочери пожелали, чтобы их тоже принесли в жертву. Ср. «Тускуланские беседы» I 116.

вернуться

791

[5] См. II 54.

вернуться

792

[6] Аристид, афинский полководец и государственный деятель; отличился в сражении с персами при Марафоне в 490 г.; был архонтом в 489—488 гг.; участвовал в Саламинском сражении и предводительствовал афинянами в битве при Платеях; в 478 г. стал командующим греческим флотом и фактическим руководителем Афинского морского союза. Аристид служил образцом справедливого и достойного поведения — ср. Цицерон «Об обязанностях» III 16 и 49.

вернуться

793

[7] См. II 79.

вернуться

794

[8] Речь идет о переносе в 204 г. в Рим из фригийского Пессинунта святынь богини Кибелы, с помощью чего римляне хотели отвратить поражение во 2-й Пунической войне. Встречать святыни должен был лучший человек в Риме; таким человеком сочли Публия Корнелия Сципиона Назику — см. Ливий XXIX 14, 8.

вернуться

795

[9] Пизон имеет в виду Марка Эмилия Лепида, который после смерти Птолемея IV Филопатора в 204 г. управлял Египтом вместо несовершеннолетнего Птолемея V Эпифана.

вернуться

796

[10] Пизон говорит о Дециях — см. II 61.

вернуться

797

[11] Об этом событии, происшедшем во время войны римлян с Пирром (280—275 гг.), Цицерон рассказывает в трактате «Об обязанностях» (III 86): «Когда царь Пирр начал войну с римским народом и когда шла борьба за владычество с царем, который был великодушным и могущественным, от царя в лагерь Фабриция пришел перебежчик и обещал ему — если Фабриций посулит ему награду — так же тайно, как прибыл, возвратиться в лагерь Пирра и отравить царя. Фабриций велел выдать перебежчика Пирру, и сенат воздал ему хвалу за этот поступок».

вернуться

798

[12] Речь идет о Лукреции и Вергинии — см. II 66.

вернуться

799

[1] Ср. II 45, III 62, IV 17; см. примеч. 7 к гл. XIV второй книги [прим. 87 к книге II]. Заимствованное у стоиков учение об общественной жизни венчало этическую систему Антиоха. Именно им заканчивает свои этические построения ученик Антиоха Варрон (у Августина, «О граде Божием» XIX 3): «Блаженная жизнь есть также и общественная, потому что блага друзей ради самих же этих благ она любит так же, как и собственные, и друзьям ради них самих желает того же, что и себе, находятся ли они в нашем доме, как жена, дети или кто-либо из домашних, или в том месте, где дом, например, в городе, каковы все так называемые сограждане; или во всей империи, как разные народы, с которыми мы соединены человеческим союзом, или в мире вообще, под которым разумеются земля и небо». Ср. также Стобей II 120 (в изложении перипатетической этики).