Основная суть в том, что, как это обычно и бывает в науке, стремишься показать, как языковая способность выполняет определенные условия, но при этом приходится открыть, что это за условия, и предполагается, что эти условия откроются в процессе постановки вопросов о том, как языковая способность им удовлетворяет. Это не как в случае инженера, которому дают некие условия и говорят: «Выполняй их». Тут мы находимся в процессе открытия, нам надо выяснить, каковы эти условия, и выяснение того, в чем заключаются условия, есть часть процесса выяснения, как их выполнить, так что эти два процесса идут рука об руку. Если окажется, что весь этот подход в целом имеет смысл как тема исследований, то это приведет к куда более тщательному исследованию самих интерфейсов, того, что находится по другую сторону от них. Это было бы крупное исследовательское начинание, которому до сих пор в этой тематике, в общем-то, не находилось места.
Кстати, тут особый интерес могут представлять работы по образоформированию. Исследования по образоформированию должны оказаться особенно ценными при очерчивании общей архитектуры систем и того, как они взаимодействуют, и отсюда — при исследовании способов взаимодействия языковой способности (или нескольких языковых способностей, если выявится такая картина) с другими системами сознания-мозга. Кое-какой свет на эти вопросы проливают «эксперименты природы» (церебральные нарушения и пр.), но эксперименты с непосредственным хирургическим вмешательством, конечно же, исключены. Развивающиеся новые технологии должны обеспечить способ преодоления части преград, установленных этическими соображениями и диффузными эффектами естественных событий. Даже на ранних, пробных стадиях, имеются результаты, вполне способные навести на размышления, и может быть, можно разработать экспериментальные программы, которые дали бы новую важную информацию относительно природы языковой способности и о том, как осуществляется доступ к ней и ее использование.
ГЛАВА 5
Секулярное священство и опасности, которые таит демократия
Термин «секулярное священство» я заимствую у выдающегося британского философа и историка- интеллектуала Исайи Берлина. Тот имел в виду интеллектуалов-коммунистов, оправдывавших государственную религию и преступления власти. Конечно же, к секулярному священству примыкали не все советские интеллектуалы. Были комиссары, которые власть оправдывали и реализовывали, и диссиденты, которые протестовали против власти и ее преступлений.
Мы чтим диссидентов и осуждаем комиссаров, что, само собой разумеется, справедливо. Внутри советской тирании, однако, верно было прямо противоположное — что тоже, само собой разумеется.
Следы различения «комиссаров» и «диссидентов» ведут к самой ранней письменной истории, как и тот факт, что внутри своей страны комиссары чаще пользуются уважением и привилегиями, а диссидентов презирают и нередко наказывают.
Рассмотрим Ветхий Завет. Есть темное древнееврейское слово, которое по-английски переводится как «prophet» ‘пророк’ (и сходным образом в других западных языках). Оно означает нечто вроде «интеллектуала». Пророки предлагали критический геополитический анализ, а также критические оценки и наставления морального свойства. Много столетий спустя их стали почитать; во время оно же их принимали не слишком радушно. Были и такие «интеллектуалы», которых почитали: льстецы при дворах царей. Столетия спустя их обличили как «лжепророков». Пророки были диссидентами; лжепророки были комиссарами.