Подход, сумевший разрешить это напряжение, возник в конце 1970-х гг. Он основывался на идее о том, что универсальная грамматика представляет собой систему принципов и параметров. В полной мере этот подход впервые раскрылся на неформальных семинарах, которые Хомский провел в пизанской Scuola Normale Superiore во время весеннего семестра 1979 г. Из этих семинаров выросла серия лекций, представленных сразу после конференции Организации лингвистов-генеративистов Старого Света (Generative Linguists of the Old World — GLOW) в апреле 1979 г. и известных как Пизанские лекции. Сам подход был затем отточен в курсе Хомского осенью 1979 г. в Массачусетском технологическом институте и далее изложен в исчерпывающем виде в монографии (Chomsky 1981).
Предыдущие версии порождающей грамматики принимали унаследованный из традиционных грамматических описаний взгляд о том, что конкретные грамматики суть системы свойственных конкретному языку (далее — лингвоспецифичных) правил. В рамках этого подхода есть правила формирования непосредственных составляющих и трансформационные правила, специфичные для каждого конкретного языка (в итальянском и японском языках различны правила формирования структуры непосредственных составляющих глагольной фразы VP, в английском и французском языках различаются трансформационные правила образования каузатива и т. п.). Считалось, что универсальная грамматика функционирует как своего рода грамматическая метатеория, задающая общий формат, которого должны придерживаться конкретные системы правил, а также накладывающая общие ограничения на применение правил. Изучающему язык отводилась роль индуктивного построения конкретной системы правил на основе опыта и в пределах, и в направлении, очерченных УГ. Как именно этот процесс индукции мог функционировать, оставалось, впрочем, во многом тайной.
Лет двадцать назад перспектива претерпела радикальные изменения. Во второй половине 1970-х гг. ряд конкретных вопросов компаративного синтаксиса подвигли исследователей выступить с заявлением о том, что некоторые принципы УГ поддаются параметризации и, стало быть, функционируют в разных языках немного по-разному. Первым конкретным случаем, изучавшимся в этих терминах, был тот факт, что определенные островные ограничения в одних разновидностях языка представляются более свободными, чем в других: так, извлечение относительного местоимения из косвенного вопроса звучит вполне естественно в итальянском языке (Rizzi 1978) и куда менее естественно в других языках и диалектах: в немецком это исключается, а в различных вариантах английского это явление представлено в разной степени маргинально (обсуждение последнего случая см. (Grimshaw 1986), о французском языке см. (Sportliche 1981)):
(П)
Ессо ип incarico [s> che [s non sopmprio [s* a chi [s potremmo
affidare ]]]]
‘Here is a task that I really don’t know to whom we could entrust*.
‘Вот задание, которое я не знаю, кому мы можем поручить*.
(12)
* Das ist eine Aufgabe, [s» die [s ich wirklich nicht weiss [s> wem [s
wir anvertrauen konnten] ] ] ]
‘Here is a task that I really don’t know to whom we could entrust’.
‘Вот задание, которое я не знаю, кому мы могли бы поручить’.
Нельзя сказать, что итальянский язык позволяет извлечение неограниченным образом: так, если извлечение осуществляется из косвенного вопроса, который, в свою очередь, сам вложен в косвенный вопрос, то допустимость этой операции сильно снижается:
(13)
* Ессо ип incarico [s* che [s non so proprio [s* a chi
[s si domandino [s’ se [s potremmo affidare ]]]]]]
‘Here is a task that I really don’t know to whom they wonder if we could entrust’.
‘Вот задание, которое я не знаю, кому они теряются в догадках, могли бы ли мы поручить’.
Было сделано предположение, что конкретные языки, возможно, немного различаются в выборе категории уровня простого предложения, которая считается ограничивающим узлом, или барьером для передвижения. Предположим, что релевантный принцип, принцип прилегания, допускает пересечение максимум одного барьера при передвижении; тогда, если данный язык избирает барьером предложения S’, то передвижение данного типа будет возможно, но можно будет пересечь лишь самый нижний S’; если язык избирает в качестве барьера S, то при передвижении будут пересекаться два барьера, что приведет к нарушению условия прилегания. Даже если язык избирает S’, передвижение из вложенного относительного предложения-острова будет заблокировано, откуда и возникает контраст между (11) и (13) (если бы язык избирал в качестве ограничивающего узла и S, и S’, то, как было отмечено, даже из повествовательного предложения движение было бы закрыто, что, по-видимому, имеет место в некоторых вариантах немецкого языка и в русском: см. обсуждение в (Freidin 1988)).