Рассказчица вспоминала о том, как подшутили над ее подругой. Первый ряженый, подойдя к ней, сказал, как будто его это очень удивило: «Алешка из Шишакова вез Полю в гости, и она в санях написала!» — «Правда, правда, истинная правда!» — пробасил «сноп» (ряженный «снопом». — В. З.). Оскорбленная Полина не выдержала, выскочила на середину избы и закричала: «Вот и нетушки, я не писала!» Все умеряй со смеху (Там же: 789).
С «мельницей» ходили — у скамейки провернули дыру, и «мельник» сев на эту скамейку <...>. Сев, лукошко залез-ное взяв, взяв палку — а дыра-то вот тут, перед йим. А вни-зу-то — у нас коров убавлели [забивали], а с запахом уж были кишки, набивали раньше в Новый-ить год — вот они взели, да в кишку засунули солому, да туда, в эту дыру-то просунули <...>.
Вот девку-ту схватят, да тут эту сыпь-ту и велят шчу-пать. А она как схватит, а эка студена! «Уй!» — взвизжит, да и побежала. Понюхает и тоже сгонает всяко: «Уй! Ой!» Вот как если которая упираецци, да не идет, один [«мельник»] йийи мешком-то раз! — по горбу, [а другой] дак етим полотеньцем по спине-то — раз! Тут все уш идут девки-те. Всех-всех переберут, ёдной ни оставят. Ой, визгу-то, смеху-то, забавы-то\ (Морозов, Слепцова 1996: 293)
Следует сказать, что подобный восторг от даже самых незатейливых игр возможен только в том случае, если сами их участники настроены в высшей степени игриво, а также настолько возбуждены, что готовы смеяться по малейшему поводу. Ср. некоторые описания смеховых реакций во время святок:
<...> и раздался <...> такой всеобщий бешеный хохот, выражавший восторг зрителей и слушателей, что изба дрожала в буквальном смысле <...> (Преображенский 1995: 198)
Или:
Наряженные ходят по избам и, сообразно принятым ими на себя личинам, говорят не своим голосом, шутят, острят и возбуждают непринужденные, иногда чуть не истерические, порывы хохота (Селиванов 1888: 126—127).
В контексте эротики праздничные песни мало чем отличались от игр:
Жгли Масленицу. Ставят жердь, обложат дровами кругом, соберут корзины старые туда же. Пели срамные песни:
Смех, видимо, являлся постоянным «аккомпанементом» таких песен. Например, в некоторых частушках — а их связь со старинными праздничными и свадебными песнями несомненна — иногда даже указывается их назначение — посмешить окружающих:
Еще одна частушка того же плана, в ней не только констатируется связь частушек со смехом, но и приводится пример подобной связи:
Предполагается, что предложение погладить «пичушечку» (половой член) должно вызвать хохот, из чего вытекает, что и сама данная частушка тоже есть «хохотушечка».
«Хохотушечкой» можно назвать и следующую частушку, поскольку в ней заключена родственная идея:
Вполне очевидно, что раз в качестве первой «потехи» говорится о надевании на пенис валенка, то и все остальные будут в том же духе.
Матерные частушки обычно поются как можно громче, слова выкрикиваются, что говорит о высокой акустической энергетике данных вокализаций. Подобный тип исполнения, видимо, вообще характерен для эротических песен. (Ср. «ржание» как издавание громких, резких голосовых звуков.) С большой долей вероятности даже издалека, не разбирая слов песен, можно определить, имеют ли они отношение к эротике. Да и исполняются они, как правило, мужским полом.