Из этих же соображений не разрешаются ни спорт, ни игры – в них люди состязаются, а это ведет к неравенству.
Я поинтересовался:
– А сколько же часов в день работают ваши граждане?
– Три часа, – ответил он. – После этого весь остаток дня принадлежит нам.
– Вот мы и подошли к главному, – заметил я. – Ну и чем же вы занимаетесь двадцать один час в сутки?
– Отдыхаем.
– Что? Двадцать один час отдыхаете?
– Ну да. Отдыхаем, размышляем и разговариваем.
– О чем же вы размышляете и разговариваете?
– О! О том, как ужасно жилось в прежние времена, и о том, как мы счастливы сейчас, и… и… и о Назначении Человечества.
– А вас еще не тошнит от Назначения Человечества?
– Не сказал бы.
– А что же вы под этим понимаете? В чем заключается Назначение Человечества, по вашему мнению?
– Ну как же… быть такими же, какие мы сейчас, только еще лучше… еще более равными, и чтобы еще больше работ выполнялось электричеством, и чтобы каждому предоставлялось два избирательных голоса, а не один, и…
– Благодарю вас, этого вполне достаточно. А еще о чем-нибудь вы размышляете? Есть ли у вас религия?
– О да.
– И вы поклоняетесь Богу?
– О да.
– А как вы его называете?
– Большинство.
– Еще только один вопрос… Кстати, надеюсь, вы не против того, чтобы я задавал вам вопросы?
– Нет-нет. Это является частью моей трехчасовой работы на государство.
– Я рад. Не хотелось бы отнимать у вас время на отдых. Мне вот что хотелось спросить: многие ли ваши граждане кончают жизнь самоубийством?
– Нет. Такое им даже в голову не приходит.
Я взглянул на лица проходивших мимо мужчин и женщин. На них застыло терпеливое, почти унылое выражение, показавшееся мне очень знакомым.
И вдруг я вспомнил. Именно таким спокойным, покорным, слегка недоуменным выражением отличались лошади и быки, которых мы разводили в прежнем мире.
Нет. Этим людям не придет в голову мысль о самоубийстве.
Странно! Лица вокруг внезапно потускнели и начали расплываться. А где мой проводник? И почему я сижу на мостовой? И… чу! Это же голос миссис Биггис, моей квартирной хозяйки! Неужто и она проспала тысячу лет? Она говорит, что сейчас двенадцать часов… только двенадцать? И меня не умоют до половины пятого? А мне так жарко, и душно, и голова болит. Э, да я в постели! Неужели все это мне только приснилось, и я опять в девятнадцатом веке?
Из открытого окна до меня доносятся шум и крики прежней жизни. Люди ругаются, к чему-то стремятся, работают, высекая собственную жизнь мечом своей силы воли. Люди смеются, скорбят, совершают ошибки, совершают подвиги… падают, поднимаются, помогают друг другу – живут!
А мне сегодня нужно поработать куда больше трех часов, и ведь я собирался встать в семь утра. Нет, зря я вчера выкурил так много крепких сигар!
Душа Николаса Снайдерса, или Скупец из Зандама[7]
Однажды в Зандаме, что у Зейдер-Зее, жил нехороший человек по имени Николас Снайдерс. Он был жадный, и грубый, и жестокий, и во всем мире любил лишь одно – золото. И то не само золото. Он любил власть, которую давало ему золото, власть, позволяющую тиранить и подавлять, власть, позволяющую причинять страдания по своей собственной воле. Поговаривали, что у него нет души, но они заблуждались. Все люди владеют душой или, если говорить точнее, находятся во владении души. Душа Николаса Снайдерса была злой душой. Он жил на старой ветряной мельнице, которая до сих пор стоит на набережной, с одной только маленькой Кристиной, которая прислуживала ему и следила за домом. Кристина была сиротой, ее родители умерли в долгах. Николас, заработав вечную благодарность Кристины, вернул им доброе имя. Это стоило ему всего пару сотен флоринов в обмен на то, что Кристина согласилась работать на него без жалованья. Кристина составляла всю его семью, а единственным добровольным гостем, когда-либо омрачавшим своим визитом порог его дома, была вдова Тэласт. Дама Тэласт была богата и почти так же скупа, как сам Николас.