Наконец Сэм просыпается и, увидев меня, расплывается в улыбке. Ее влажные глаза сверкают на утреннем солнце.
— Доброе утро, — произносит она, потягиваясь.
— Доброе утро. Как спала?
— Как младенец.
— И я.
— Так что, где тут можно позавтракать?
Я говорю ей, что в 'Самбо' подают отличные завтраки, но что сам я не голоден. Это неправда. Ведь я знаю: денег у нее немного и, хотя ей самой они нужны больше, чем мне, она потратит половину, чтобы накормить меня как следует.
Я помогаю Сэм сложить спальник, после чего мы собираем вещи и отправляемся в 'Самбо'. Там стоит застарелый запах сигарет и картофельных оладий, половина мест уже занята. Большинство людей зашли по дороге в церковь, а некоторые просто завсегдатаи, которые могут целый день потягивать кофе, время от времени съедая по кусочку пирога, а может, и корзиночку картошки фри.
Я сомневаюсь, что Сэм верит, будто я не голоден, потому что она несколько раз спрашивает меня, точно ли я ничего не хочу, а потом, когда приносят еду, пытается заставить меня немного откусить от ее порции. Черничные блинчики. Наконец я говорю ей, что, даже если я голоден, у меня дома есть еда, а ей нужны все деньги, которые у нее остались.
— Покажи-ка мне книгу, что я тебе дала, — говорит Сэм.
Я достаю книгу из ранца и отдаю ей. Она вытаскивает из своего рюкзака красный фломастер, открывает книгу и начинает писать в ней, а потом возвращает мне и говорит, чтобы я заглянул в нее потом.
— Думаю, тебе надо поехать на автобусе, — говорю я ей.
— Почему это?
Я минуту мешкаю, пытаясь придумать, как лучше объяснить.
— Потому что мне кажется, что ты слишком добрая, и я очень не хочу, чтобы кто-нибудь этим воспользовался.
— Это мило, Дэнни, но со мной все будет хорошо.
— Но ты этого не знаешь. Мне кажется, ты слишком легко доверяешь людям. А они могут быть очень плохими.
— Дэнни, я это знаю, и я повидала больше, чем, наверное, кажется. Но нельзя прожить так всю жизнь, опасаясь всего подряд. Я не могу допустить, чтобы вероятность чего-то плохого ограничивала мою свободу. И никому не следует такого допускать.
Я не могу с ней спорить. Я завидую ее мировоззрению и хочу смотреть на жизнь так же, не сосредоточиваясь на плохом и живя по собственным правилам вопреки тому, что может происходить вокруг.
Сэм протягивает руку через стол и накрывает мою ладонь своей.
— Ты понимаешь, о чем я говорю, Дэнни? Ты не можешь прожить всю жизнь в страхе. Я знаю, ты это понимаешь, потому что сам прожил целый год, жалея о своем решении, которое принял, поддавшись страху. Но оно тебя кое-чему научило. И вот посмотри на себя. Ты борешься со страхом. И побеждаешь! Главное, чтобы это было не в последний раз. Пусть это станет частью тебя, повторяй это каждый день, чем бы ты ни занимался.
Слыша, что мою жизнь преподносят вот так, я сижу ошеломленный, смотря на все будто со стороны, и раздумываю над каждым словом, что говорит Сэм, словно мне открылись величайшие тайны Вселенной и необходимо все их в себя впитать.
Я ожидаю, что она отпустит мою руку, когда договорит, но вместо этого Сэм просовывает вторую ладонь под мою и нежно сжимает.
— Дэнни, спасибо тебе за твое гостеприимство и за то, что составил мне компанию сегодня ночью. Я очень рада, что мы встретились, и в среду, когда у тебя будет конкурс, я буду мысленно тебя поддерживать.
Мне кажется неправильным, что она меня благодарит. Я ведь ничего особенного для нее не сделал, не считая того, что поделился половиной подушки. Я трясу головой в знак протеста и говорю, что ей не за что меня благодарить. Тогда она улыбается и замечает, что ей пора. Я почти злюсь, когда слышу это, не на нее, а на жизнь вообще, наверное.
Благодарность.
Я хочу заплатить за ее завтрак, подвезти на велике, придержать перед ней каждую дверь отсюда до самой Вентуры, но ничего не могу поделать. Я чувствую себя беспомощным. Сэм кладет три доллара на стол и встает. Я вскакиваю с места и обнимаю ее. Мы обнимаемся, наверное, целую минуту, а то и две. Я не плачу: стискиваю зубы, раздуваю ноздри и дышу тяжелее, чем следовало бы, но не плачу. Я благодарен.