— Удачи, Дэнни.
— И тебе… — Я хочу добавить что-то еще, но понимаю, что сказать нечего. Я задерживаю ее. Она идет к прилавку и платит за еду. Потом, улыбаясь, машет мне рукой и выходит из кафе.
Я сижу в 'Самбо' еще два часа, заказываю чашку кофе — потому что это единственное, что я могу себе позволить за доллар и двадцать пять центов, — и слежу за тем, как приходят и уходят люди. За соседним столиком сидят мужчина и женщина, и я слышу, как они обсуждают детские имена. Они ждут ребенка. Она хочет девочку, он хочет мальчика. Но когда дело дойдет до рождения, для нее это не будет иметь большой разницы. Она просто хочет стать матерью. Они доедают завтрак и уходят. Потом появляется компания пожилых женщин. Они обсуждают церковную службу, на которой только что были, и как им нравилось все, что делал старый пастор, и что нового слишком заботят мирские проблемы и теперь им едва хочется ходить в эту церковь: может быть, их новой обителью станет та, что на Олив-стрит, тем более в той церкви есть программа помощи бездомным, тогда как эта собирает деньги только на то, чтобы отправлять молодежь на рок-концерты, фестивали и в лагеря.
Вообще я кофе не пью, поэтому сейчас кофеин на меня быстро действует. Мне становится тяжелее усидеть на месте, хочется уйти, но идти домой я боюсь, поэтому заказываю еще одну чашку, хоть и знаю, что не стану пить. Вместо этого я начинаю понемногу потягивать кофе, пока вдруг не осознаю, что чашка опустела и я больше не могу усидеть, а затем выхожу, решив, что кофе — не мое.
Сначала я иду к Картеру, но потом, уже неподалеку от его улицы, вспоминаю, что его семья по воскресеньям после церкви перекусывает где-то вне дома, поэтому направляюсь к грунтовым дорожкам, что тянутся за школой. Я не знаю: это из-за кофеина или я сам делаю все, лишь бы не возвращаться домой, но я провожу день на дорожках, топча землю, вырывая сорняки и охотясь за непрочно торчащими на пути камнями. Потом я направляюсь к большому скоплению деревьев, вырываю там траву и объявляю это место новой точкой сбора, куда мы будем приходить с Картером. Оно в тени, уединенное, а теперь еще и уютное и привлекательное. Я снимаю веревку, которую отыскал на дереве, делаю крест из длинных тростин и вывешиваю его в нашем новом форте, словно флаг, объявляющий это место собственностью Картера Скофилда и Дэнни Ньюмана. Про крест я узнал в воскресной школе, когда меня туда водил папа. Думаю, он смотрится здесь вполне уместно, тем более что сегодня воскресенье, к тому же из куска веревки и палок сделать можно не так уж много.
Когда эффекты от кофеина полностью проходят, я сажусь в свой новый форт и размышляю. Я сижу и думаю гораздо дольше, чем, как мне казалось, я вообще мог бы размышлять. И здесь я понимаю, что все, чем я занимался весь день, было пустой тратой времени. В среду мне здесь уже не бывать. И крест с этой поляной будет не более чем дружеским посланием для Картера и напоминанием о том времени, что мы провели вместе.
Вместо того, чтобы срезать через поле, я решаю не идти привычным путем и возвращаюсь домой длинной дорогой. Прохожу мимо парикмахерской Рона — ставни плотно сдвинуты и висит табличка: 'Закрыто. Увидимся завтра'. Отсюда я вижу 32-ю улицу, и мне становится дурно при мысли об Обществе защиты животных и Ингрид, которой предстоит сидеть в клетке до завтра. Проходя мимо 'Самбо', я вижу там только двух человек. Заглядываю в кабинку, где утром мы сидели с Сэм. Там никого нет.
Всю дорогу домой я ощущаю, что у меня в животе пусто; меня трясет от голода. Подходя к своей улице, я отчасти ожидаю увидеть бригаду полицейских, коронеров и соцработников: все оцеплено как место преступления, мать лежит на каталке, руки у нее все еще торчат спереди и образуют навес под белоснежной простыней. Я подхожу к своей улице и сворачиваю за угол. Там ничего такого нет. Мистер Артуэлл моет машину, а мое крыльцо торчит из ряда домов, будто крошащаяся пасть, которая поджидает добычу. Меня.
Когда я прохожу мимо дома мистера Артуэлла, он меня не замечает. И хорошо. Я боюсь, что он спросит про Ингрид. Он проводит на улице столько времени, что наверняка заметит: меня не было дома с тех пор, как я ушел с ней, а вернулся я один. Я копошусь с ключами, пытаясь отпереть дверь, когда мистер Артуэлл меня замечает. Он зовет меня по имени, но я делаю вид, будто не слышу, и влетаю в дом, захлопнув за собой дверь. Пожалуй, мне не нужно рассказывать, каким стал воздух в доме после того, как мама протушилась в нем двое суток. Я справляюсь с рвотным позывом, бегу к раздвижной двери и выскакиваю наружу. Останавливаюсь на заднем крыльце и заглядываю внутрь. Все выглядит нереальным: 'Поп-тартс' на столе, кучка, которую на полу оставила Ингрид, мама, будто призрак под простыней, перед телевизором. Каждая из этих картин — часть одной ужасающей истории.