►(Там же, 261 – 264 // 11, 204 – 206.)
Чехи и хорваты созвали в Праге общеславянский съезд для подготовления всеобщего славянского союза. Этот съезд и без вмешательства австрийских войск потерпел бы решительное крушение. Отдельные славянские наречия так же различаются между собою, как языки английский, немецкий и шведский, и когда открылись прения, не нашлось общего славянского языка, на котором ораторы могли бы понимать друг друга. Прибегли к французскому, но он оказался одинаково непонятным большинству, и бедные славянские энтузиасты, единственным общим чувством которых была ненависть к немцам, принуждены были, в конце концов, объясняться на ненавистном немецком языке – единственном языке, понятном для всех.
►(К. Маркс и Ф. Энгельс. Революция и контрреволюция в Германии. – Соч., VI, 61 // 8, 57.)
Непосредственной целью панславизма является восстановление славянского царства от Рудных и Карпатских гор до Черного, Эгейского и Адриатического морей под владычеством России, – царства, которое помимо немецкого, итальянского, мадьярского, валашского, турецкого, греческого и албанского языков насчитывало бы приблизительно еще дюжину славянских языков и главных диалектов. Все это целое сдерживалось бы вместе не теми элементами, которые до сих пор сдерживали и развивали Австрию, а абстрактными качествами славянства и так называемым славянским языком который общ большинству населения. Но где существует это славянство, как не в голове нескольких идеологов, где «славянский язык», как не в фантазии господ Палацкого, Гая и компании и отчасти в старо-славянском богослужении русской церкви, непонятном ни одному славянину.
►(К. Маркс и Ф. Энгельс. Революционная борьба в Венгрии. – Соч., VII, 227. 1930 г. // 6, 181 – 182.)
Богемия и Хорватия (другой из разъединенных членов славянской семьи, где венгерцы играли ту же роль, какую в Богемии играли немцы) были родиной того, что на европейском континенте называется «панславизмом». Ни Богемия, ни Хорватия не были достаточно сильны для самостоятельного национального существования. Обе эти народности, постепенно подрываемые действием исторических причин, неизбежно ведущих к поглощению их более энергичными расами, могли ждать для себя восстановления хоть какой-нибудь независимости только от союза с другими славянскими народами. Было двадцать два миллиона поляков, сорок пять миллионов русских, восемь миллионов сербов и болгар, – почему бы восьмидесяти миллионам славянам не образовать могучей конфедерации и не оттеснить или не истребить вторгшихся в святую славянскую землю турок, венгров, а главное – ненавистных, но необходимых немцев, германцев? И вот в сочинениях нескольких славянских дилетантов исторической науки родилось нелепое, антиисторическое течение, которое ставило себе целью подчинить цивилизованный Запад варварскому Востоку, город – деревне, торговлю, промышленность, образование – первобытному земледелию славянских крепостных. Но за этой смешной теорией стояла ужасная реальность Российской империи, – той империи, которая каждым своим движением, обнаруживала претензию считать всю Европу достоянием славянского племени и, в частности, единственной энергичной части его – русских, – империи, которая двумя такими столицами, как Петербург и Москва, еще не отыскала своего центра тяжести, пока город царя (Константинополь по-русски называется Царьградом), в котором каждый русский крестьянин видит настоящее средоточие своей религии и нации, не станет резиденцией русского императора, – империи, которая в последние полтораста лет не теряла, а с каждой войной все расширяла свою территорию.