Правда, он был призван не в первые месяцы войны, когда генералы надеялись на быструю победу и по канонам прошлых сражений гнали в атаку цепи и колонны, полностью уничтожаемые орудийным и пулеметным огнем. По совету родителей Элиас записался добровольцем в роту связистов и первые полгода проходил подготовку, а затем его направили на западный фронт, где он провел около трех лет, вплоть до конца войны. Ему приходилось под огнем налаживать постоянно разрываемые телефонные линии; опасность для жизни была ежечасной, но все же меньшей, чем в других родах войск. В подразделении вместе с ним воевали в основном выходцы из рабочих, совершенно равнодушные и к судьбам монархии, и к военной пропаганде. Они избрали его в 1918 г. в солдатский Совет, но пролетарской идеологией он тоже не «проникся», и вскоре после перемирия оказался дома.
В революционной Германии рухнули практически все прежние государственные институты; остались только офицерский корпус, социал-демократическая партия с профсоюзами и католическая церковь. Социал-демократов даже в кругу родителей Элиаса считали политическими аутсайдерами и презирали. Но именно они стали правящей партией. Социал-демократы отказались следовать своей доктрине классовой борьбы и осуществлять революцию по схемам, реализованным большевиками, но все же созданная ими Веймарская республика была крайне непопулярна. Негативное отношение к правительству преобладало не только среди военных, чиновников, клерикалов и монархистов, но и в среде немецкой буржуазии, буквально ненавидевшей всех «левых» и считавшей их ответственными за поражение страны в войне и позорный Версальский договор. Немецкий средний класс был крайне оскорблен и ожесточен, офицерский корпус, верхний слой чиновников и прочие традиционно «правые» (вплоть до университетских профессоров) считали поражение результатом «заговора», «удара в спину», нанесенного Германии левыми, и прежде всего «еврейством». Что же касается Элиаса, сам он, по его собственному признанию, скорее, радовался поражению Германии, поскольку оно привело к ликвидации монархии.
В результате Веймарская республика оказалась политически расколотой. В ней шло противоборство «левых» и «правых», которые, в свою очередь, вели ожесточенную борьбу в собственных рядах — коммунисты с социал-демократами, традиционные «правые» с национал-социалистами. В целом страна все больше и больше сдвигалась вправо, во многом потому, что ее государственный аппарат никогда не отличался нейтральностью — рейхсвер, полиция, юстиция находились в руках противников республики. И в то же самое время государственный аппарат был слишком слаб, чтобы обуздать царившее на улицах насилие.
К концу 20-х годов в Германии насчитывалось несколько «уличных» армий, причем у нацистов и коммунистов военизированные формирования были более сильными и массовыми, чем аналогичные организации социал-демократов или, например, «Стальной шлем» консервативной буржуазии. Рост насилия и нагнетание взаимной ненависти, утрата чувства безопасности у законопослушных граждан — все это нашло отражение в теории Элиаса, в которой он связал процесс цивилизации с монополией государства на насилие: правовое государство невозможно без физического принуждения; демократия предполагает контроль над физическим насилием, без чего невозможно никакое функционирование демократических институтов. В Веймарской республике попытка разоружения «частных» армий была предпринята слишком поздно — в 1932 г. — и с тем результатом, что разоружены оказались все, кроме нацистов.
Эпоху Веймарской республики нельзя оценивать однозначно. Имелась и иная сторона — трудно найти другой столь же плодотворный период в истории Германии. В это время не только появляются оригинальные произведения литературы и искусства, но также возникают новые идеи в самых различных областях знания: в физике и математике, философии и теологии, психологии и педагогике. Именно в это время происходит институционализация социологии как университетской дисциплины. В 20-е годы продолжали активно работать многие представители «первого поколения» социологов — Ф. Тённис, В. Зомбарт, М. Шелер. Сохраняли свое влияние идеи недавно умерших Г. Зиммеля, Э. Трёльча и в особенности М. Вебера. Гейдельберг, где работал в последние годы своей жизни Вебер, становится «Меккой» немецкой социологии, и именно в этом городе стал социологом Элиас.
Сразу после возвращения с фронта Элиас поступил одновременно на два факультета университета в родном Бреслау — медицинский и философский. Его отец мечтал о врачебной карьере для сына, да и сам Элиас проявлял интерес к медицине. Но еще большей оказалась его склонность к философии. Совмещать учебу на двух факультетах было чрезвычайно тяжело. На медицинском факультете требовалось сдать «physicum», т. е. экзамен по совокупности естественнонаучных дисциплин. С этим Элиас справился сравнительно легко и в дальнейшем подчеркивал значение биологии и физики для занятия социологией. В том, что нынешние социологи не имеют представления об устройстве человеческого организма, он видел односторонность социологического образования, а спекулятивные теории познания, создаваемые философами, не обладающими элементарными знаниями о физиологии головного мозга, считал вообще «чем-то извращенным».