В XI в. существовало лишь два класса свободных: благородные воины и духовенство. Помимо них имелись только крепостные, несвободные или полусвободные — «ceux qui prient, ceux qui combattent, ceux qui travaillent»[36].
К 1200 г., за два века (вернее даже — за полтора века, поскольку корчевка лесов и колонизаторская экспансия также способствуют ускорению этого процесса примерно с 1050 г.) целый ряд поселков ремесленников и коммун добиваются признания своих прав и привилегий, собственного судопроизводства и автономии. Наряду с двумя свободными сословиями появляется третье. Развитие общества под давлением таких факторов, как нехватка земли и рост населения, идет не только вширь, но и вглубь: общество дифференцируется, в нем образуются новые клетки, новые органы — города.
Вместе с растущей дифференциацией труда, вместе с вновь образовавшимися большими рынками, вместе с ростом обмена с удаленными регионами растет и нужда в единых средствах оплаты, способных быть мобильными.
Когда крепостной или безземельный крестьянин приносил господину плоды своего труда, когда цепочки связи между производителем и потребителем были очень коротки и не требовали промежуточных инстанций, общество не нуждалось в единице счета, в том орудии обмена, которое можно было бы использовать в качестве общей меры всех обмениваемых объектов. Теперь же, вместе с постепенным выделением производителей из поместного хозяйства, вместе с формированием экономически независимого ремесла, с развитием обмена продуктов, переходящих из рук в руки через длинные цепочки посредников, сеть актов обмена усложняется. Теперь нужна единая мера, прилагаемая ко всем прочим объектам и приспособленная для обращения. Когда разделение труда и обмен становятся более сложными и интенсивными, обществу требуется больше денег. Действительно, деньги выступают и как воплощение этой социальной сети, и как символ переплетения актов обмена и цепочек людей, через которые проходил данный продукт от своего «естественного состояния» вплоть до потребления. Деньги нужны лишь там, где в рамках общества образуются длинные цепочки обмена, т. е. при наличии определенной плотности населения, при росте дифференциации общества и усилении социальной взаимосвязи.
Вопрос о постепенном отступлении товарно-денежных отношений на задний план в период поздней античности и их новом подъеме начиная примерно с XI в. слишком обширен, чтобы здесь в него углубляться; мы ограничимся одним замечанием, прямо вытекающим из вышесказанного.
Конечно, следует напомнить о том, что деньги никогда не выходили из употребления в издревна обжитых областях Европы с оседлым населением. Все время в поле натурального хозяйства существовали анклавы денежной экономики. К тому же за пределами владений Каролингов оставались значительные области древней Римской империи, где деньги никогда не выходили из оборота. Вполне оправдан вопрос об «антецедентах» денежного хозяйства на христианском Западе, об анклавах, в которых оно никогда не исчезало. Можно ставить и такие вопросы: откуда берется денежное хозяйство? Каковы его истоки? У кого европейцы вновь научились пользоваться деньгами? Такого рода вопросы и проистекающие из них исследования не лишены ценности. Действительно, трудно себе представить, что этот инструмент мог вновь войти в употребление, если бы его не было в предшествующей или в соседних цивилизациях; он не мог бы получить такое развитие, если бы ранее вообще был неизвестен. Но при такой постановке проблемы важнейшая сторона вопроса о возобновлении денежного обращения на Западе все же не получает должного освещения. Мы не можем уяснить, почему на протяжении долгого периода времени западное общество сравнительно мало нуждалось в деньгах, почему затем спрос на деньги постепенно начал расти и они стали все больше входить в употребление (со всеми вытекающими отсюда последствиями для развития общества). Здесь также нужно ставить вопрос о движущих силах, о тех факторах, что ведут к изменениям. Ответа на этот вопрос мы не найдем, пока будем обращаться к антецедентам, к предшествующим формам денежного хозяйства, к происхождению денег как таковому. Мы получим его только в том случае, если обратимся к изучению актуальных социальных процессов, к тем новым отношениям между людьми и формам интеграции, которые, после долгого спада, происшедшего в обращении денег со времен поздней античности, вновь усилили спрос на них. Клеточная система общества стала дифференцироваться, что нашло выражение в росте употребления денег. Понятно, что этому способствовало не только внутреннее развитие — свою роль сыграла и колонизация, направленная вовне, приводящая в движение собственность, пробуждающая новые потребности, прокладывающая торговые пути к дальним регионам. Каждое движение по отдельности играло свою роль в этом процессе, усиливая или сдерживая другие; вся сеть этих отношений и взаимовлияний усложнялась вместе с социальной дифференциацией. Отдельные факторы тут невозможно вычленить и полностью изолировать от других. Однако без закрепления собственности на землю, без значительного увеличения населения, без образования независимых коммун ремесленников и купцов этот спрос на деньги внутри общества не вырос бы столь быстро, а сектор товарно-денежных отношений не мог бы увеличиваться с такой скоростью. Процессы падения или роста в использовании денег нельзя понять сами по себе, они всегда связаны со структурой человеческих отношений. Первичные силы этих изменений следует искать именно в новой интеграции данных отношений. Разумеется, едва начавшись, рост употребления денег стал оказывать обратное воздействие на все движение — на прирост населения, на дифференциацию, на рост городов.