Первый оттенок основан на такой мысли. У рабочего класса имеется определенное, ограниченное количество сил, на котором и должен основываться бюджет его деятельности, – как в кошельке обывателя есть определенное количество денег, которым ограничивается бюджет оного обывателя. И как этот последний не должен тратить свои средства на роскошь, иначе впадет в дефицит, так и пролетариат не должен тратить своих сил на искусство.
Как видим, применение бухгалтерии мелкого мещанского хозяйства к творчеству великого класса.
Спорить против этого мне не хочется; а вот две бытовые картинки, которые приходят мне в голову.
Полотно железной дороги. Толпа рабочих огромными рычагами поднимает сошедший с рельсов вагон. Колеса врезались в балласт глубоко, и тяжесть страшная.
– Что-то, братцы, не идет дело… Давайте «Дубинушку», – предлагает кто-то.
Раздается дружная песня.
Вдруг некто в красной фуражке.
– Это еще что за безобразие. Отвлекать внимание… тратить силы на дранье глоток… Замолчать сию минуту. И направить всю силу на одну цель.
А затем в сторону:
– Я вам покажу пролетарское искусство… еретики.
Другая сцена. Степи далекой Манчжурии. Колонна на походе.
Еле бредут измученные солдатики. Грянула музыка. Все оживилось; тверже, увереннее походка.
Вдруг наезжает новый генерал: на смену Куропаткину прислан «истинный марксист».
– Как, музыка? растрата сил, внимания. Сейчас прекратить. Нам тут не до искусства.
Вот уж кто победил бы японцев.
Взгляды А. Потресова и большинства высказывавшихся на ту же тему меньшевиков много сложнее. Выводы у них, в общем, те же; но они понимают некоторые вещи, недоступные строгому генералу.
Во-первых, для них ясно, что буржуазное искусство – реальная и огромная сила, действующая на пролетариат воспитательно в неблагоприятном направлении. Как и почему – это они представляют, разумеется, смутно, потому что организующей роли искусства не постигают. Но они чувствуют, что искусство, хотя и «безделье» и «украшение», однако, почему-то очень важное для жизни. Поэтому в отсутствии пролетарской «культуры художеств» они видят «трагедию», а не простой результат классового благоразумия и бережливости в жизненном бюджете.
Отсюда у них получается такая позиция: жаль, что пролетарское искусство не может развиться, – хорошо было бы, если бы могло; надо «беречь и лелеять его ростки»: но если кто признает, что тут возможно нечто большее, чем слабые ростки, тот «ревизионист» и притупитель противоречий, и да будет, конечно, отлучен. Словом: с одной стороны, нельзя не сознаться; однако, с другой – надо признать; от себя же к щедринской формуле они прибавляют: и притом надо признать очень строго, с повреждением несогласных…
Как же обосновывается это стройное, умеренное и вместе с тем радикальное решение вопроса?
Тут к нашему «во‑1‑х» присоединяется еще «во‑2‑х», которое опять-таки мешает им прямо стать под знамя маньчжурского генерал-марксиста. Они понимают, что недостаток досуга и обеспеченности – основание весьма слабое, ненадежное.
В самом деле, этот аргумент пора бросить. Насчет «обеспеченности» слишком плохой пример являют голодающие по чердакам поэты, музыканты, артисты буржуазной культуры, которые среди ее творцов составляют, пожалуй, большинство. А насчет «досуга»… Мало его – это бесспорно: но все-таки… Когда многомиллионный класс отвоевывает себе полчаса из прежнего рабочего дня, он этим создает себе, в общей сумме, больше досуга, чем все нерабочее время барского сословия. Прибавьте к этому вынужденный «досуг» безработицы, стачек, локкаутов…
Ведь могли же другие угнетенные классы вырабатывать свое искусство. Существовала, напр., поэзия крестьян, ремесленников… Сам А. Потресов приводит очень трогательный пример:
«…миннезингер Ганс Сакс, который пел свои песий и одновременно тачал сапоги»[9].
Счастливый Ганс Сакс! Ему без всякого отлучения за «ревизионизм» позволялось одновременно работать и заниматься поэзией… Да еще после смерти Потресов произвел его в рыцари. Ибо «миннезингер» («певец любви» или даже «любовной мечты»), это был поэт-феодал; а Ганс Сакс принадлежал лишь к «мейстерзингерам» («певцам-мастерам»), совершенно другой породе. – Но почему же, однако, столь значительные преимущества крестьянину или сапожнику перед современным пролетарием крупного производства?
А дело именно в том, что этот пролетарий создал «культуру другого порядка, культуру, которой нет равной ни в прошлом, ни в настоящем общественной жизни, культуру практического действия, классовой экономической и политической борьбы»[10].