— Тебе нужно отдохнуть. Давай, раздевайся и ложись в постель.
С этими словами она подтолкнула Долорес к двери в ванную, а сама подошла к небольшому столику с чайным сервизом. Долорес совершенно не понимала, что происходит. Видимо она совсем потеряла связь с реальностью. Минерва в ее комнате, заботливая и такая родная. Как раньше. Разве такое может быть на самом деле?
— Иди, — не оборачиваясь, поторопила ее МакГонагалл. — Мне еще за тебя бумаги подписывать.
Долорес покорно побрела в ванну, благоразумно решив, что если это сон, то очень хороший, и пожалуй, она бы хотела досмотреть его до конца. Когда она вернулась в комнату, на прикроватной тумбочке уже дымилась горячая чашка с какао. Минервы в комнате не было, но из кабинета доносился тихий скрип пера по пергаменту. Осторожно выглянув из комнаты, Долорес увидела МакГонагалл в своем рабочем кресле, склонившуюся над документами. Сосредоточенный взгляд, черные волосы, собранные в неизменный пучок, в отблесках свечи казались медными. И лишь один непослушный локон выбился из прически, вызывая острое желание подойти и заправить ей его за ухо. Она делала так когда-то… очень давно… Сколько раз она наблюдала вот так за тем, как Минерва работает ночи напролет, проверяя школьные работы, составляя бесконечные отчеты для Дамблдора. В те далекие времена Долорес казалось, что она никогда не сможет на нее насмотреться. От старых воспоминаний в груди что-то приятно шевельнулось.
— Иди спать, — не поднимая взгляда, проговорила Минерва и взяла следующий документ из стопки.
— Почему?
— Ты устала. Но не думай, что это войдет у меня в привычку.
— Ты знаешь, о чем я.
Долорес вдруг почувствовала себя маленькой девочкой. И захотелось, чтобы Минерва как и прежде обняла ее. Снова почувствовать дурманящий аромат сирени, тепло ее прикосновений. Хотя бы на одно мгновение.
Минерва отложила перо, медленно сняв очки и аккуратно положив их поверх бумаг. Она вдруг показалась Долорес безгранично уставшей, как и она сама.
— Что ты хочешь от меня услышать?
Ее голос прозвучал глухо и как-то обреченно. Словно она боялась этого разговора, а теперь ей некуда от него деться. Амбридж машинально переступила с ноги на ногу. Будто провинившаяся школьница перед столом директора. Но ведь из них двоих директор-то она. Так почему ею вдруг овладела такая робость?
— Мне казалось, мы все друг другу сказали много лет назад.
Минерва вышла из-за стола и теперь смотрела на Амбридж сверху вниз, облокотившись о его край и скрестив руки на груди. Снова этот защитный жест.
Наверное думает, что Амбридж мазохистка. Любит истязать себя болезненными воспоминаниями. Может она и права. Долорес столько раз за этот год прокручивала в голове тот страшный день, что впору сойти с ума. Она была уверена, что перешагнула через это. Но теперь глядя в усталые зеленые глаза, она вдруг осознала, что все эти годы топталась на месте. Минерва ее не отпустит. Никогда. Ей не освободиться.
Она в нерешительности приблизилась к МакГонагалл и осторожно, будто боясь обжечься, коснулась ее руки, сложенной на груди. Минерва не шевелилась, лишь молча наблюдала. Легкие, едва ощутимые касания сделались смелее, превратившись в поглаживания. На лице Долорес застыло сосредоточенное выражение. Пальцы соскользнули с руки, затянутой в зелень мантии, и коснулись груди.
— Не нужно.
Слова прозвучали так тихо и неожиданно, что она не сразу поняла, произнесла ли их Минерва или это ее собственный голос разума звучит у нее в голове.
— Я была ошибкой?
Но Минерва по-прежнему молчала. И чем дольше она молчала, тем сильнее разгоралось желание узнать ответ на казалось бы такой простой вопрос.
— Пожалуй, я закончу с документами в своем кабинете, — вдруг произнесла она и отвернулась, принявшись собирать со стола пергаменты.
Долорес словно завороженная наблюдала, как тонкие изящные пальцы порхают над бумагами, и вдруг почувствовала, как в груди поднимается волна злости, смешанной с обидой.
Какого черта она притащилась сюда на ночь глядя, такая добрая и заботливая, растеребив ей душу, а теперь сбегает. Совсем как тогда…
— Не смей уходить! — Долорес едва узнала свой голос. Никакой жеманности, никаких сладких интонаций. Крик души, разорванной на миллион крошечных кусочков. — Поговори со мной!
— Мне нечего тебе сказать. Ты сама во всем виновата.
Долорес невольно сжала кулаки.
— Я виновата?! — усталость словно рукой сняло. — Ты бросила меня. Хотя уверяла, что любишь, что я тебе дорога.
Мгновение Минерва молчала, опустив взгляд куда-то на собранные ею пергаменты. Но затем выражение ее лица изменилось, принимая знакомые строгие черты.
— И это правда, ты действительно была мне очень дорога. Но ты переступила черту, Долорес. Я живой человек, а не вещь. И я не принадлежала тебе. Если бы ты поняла это тогда…
— Не ври, Минерва! Не ври хотя бы себе самой. Признай, тебе нравилось спать с молодой девчонкой, готовой ради тебя на всё. Я любила тебя больше всего на свете. И хотела провести с тобой остаток своих дней. Но только ты испугалась — испугалась серьезных отношений. И сбежала, придумав отличный предлог. Ты бросила меня, когда я нуждалась в тебе.
— Это не так. Я желала тебе добра. Наши отношения рано или поздно разрушили бы твою жизнь, твою карьеру…
— Они бы разрушили твою, — выкрикнула Амбридж. — Вот чего ты боялась. Запятнать свою репутацию. Уважаемая профессор Хогвартса, заместитель директора — спит со своей бывшей студенткой на 19 лет моложе себя. Думаешь, тебе бы позволили остаться преподавать после такого?! Ты поставила свою карьеру выше наших чувств, а теперь лицемерно прикрываешься заботой обо мне! Ты лицемерная дрянь, Минерва. Жаль, что я не понимала этого тогда.
— Нам бы пришлось скрывать наши отношения всю жизнь…
— Но я бы это пережила. Помнишь, Минерва? В радости и в горе, в богатстве и бедности? Мне было бы всё равно, если бы ты была рядом. Но тебя не было. Всё что я делала с тех пор, я делала на зло тебе. Посмотри на меня, загляни мне в глаза — я результат твоих действий, твоей трусости. И я никогда тебя за это не прощу!
Все нежные чувства, все сожаления вдруг растворились в одном всепоглощающем чувстве ярости. Ее трясло, словно в лихорадке. Если бы у нее в руках сейчас была волшебная палочка, она скорее всего использовала бы ее, чтобы доказать, заставить, наконец, эту гордую гриффиндорку признать, что все это ее вина и только ее. Минерва МакГонагалл погубила ее!
— Я не заставляла тебя становиться такой. Это всегда было в тебе, я лишь надеялась, что смогу сдержать это. Но я ошиблась. Я ничего не могла сделать. И мне жаль… Мне жаль тебя, Долорес.
Она потянулась к ней в попытке коснуться, но Долорес с силой оттолкнула ее руку.
— Думаешь, мне нужна твоя жалость, — злобно прошипела она. — Лучше жалей своих любимых учеников и своего ненаглядного Дамблдора. Когда мракоборцы найдут его, он отправится в Азкабан, где его будет ждать поцелуй дементора. Я лично об этом позабочусь. Я разрушу всё, что тебе дорого, Минерва. Я заставлю тебя испытать ту боль, что испытала я.
— Думаешь, мне не было больно! — вдруг закричала она, заставляя Амбридж отпрянуть. — Я любила тебя! Но я не могла смотреть, как ты губишь собственную жизнь. Помнишь, что ты сказала мне? Без меня ты совсем перестанешь существовать. Ты хоть представляешь, как страшно мне было услышать такое? Твоя любовь превратилась в болезненную зависимость, отравляющую и тебя, и меня. Ради тебя я поступилась собственными принципами. Но тебе и этого оказалось мало, — она вдруг резко замолчала, учащенно дыша, и заговорила уже спокойнее. — То что ты называешь любовью, превратилось в помешательство, — ее голос дрогнул. — Я хотела лишь, чтобы ты научилась жить сама. Я не предполагала, что ты превратишь в… монстра.
Впервые она видела слезы в глазах Минервы. Но ей уже было всё равно. Каждое слово, звучащее точно приговор, ранили в самое сердце, покрывая его шрамами, которые тут же превращались в непроницаемый панцирь.