— И оказался в меньшинстве, — наставительно проговорила Минерва, прищурившись. — И если не ошибаюсь, ваша мать тоже из маглов. Разве ее вы считаете бесполезной и никчемной?
— Я чистокровная волшебница! — гордо вскинула подбородок юная слизеринка, и в ее голосе прозвучало столько надменности, что Минерва невольно растерялась.
За девять лет, что она преподает в Хогвартсе, через нее прошли разные дети, каждый со своим видением окружающего мира: застенчивые, высокомерные, добрые, непоседливые. Но отчего-то именно эта девочка запала ей в душу. То, с каким упорством она вот уже второй год пыталась обратить на себя внимание Минервы, подкупало. Обожание, с которым смотрели на нее голубые глаза, не могло не тешить самолюбие МакГонагалл как учителя. В ответ она пыталась незаметно помогать девочке, наставлять ее. Слизнорт как-то даже проворчал, что на его памяти никогда еще студент со Слизерина не становился любимчиком декана Гриффиндора. Конечно, Минерва бы не стала называть Долорес своей любимицей, но отрицать, что судьба этой девочки стала ей не безразлична, было бы глупо с ее стороны.
Между тем Долорес украдкой наблюдала за преподавательницей. Очутиться у нее в кабинете в качестве наказания было, безусловно, не самой блестящей ее идеей, но в последнее время застать МакГонагалл одну было практически невозможно. Она даже пыталась выпросить себе несколько вечеров дополнительных занятий по трансфигурации, притворившись, что у нее не получается заклинание прозрачности. Но Минерва ей отказала, сославшись на большую загруженность в связи с назначением ее на пост заместителя директора Хогвартса, и предложила позаниматься с кем-нибудь из старшекурсников. Пришлось идти на крайние меры, благо в школе было достаточно недоволшебников, которых можно было использовать. Главное было всё правильно рассчитать, чтобы во время ссоры попасться на глаза именно МакГонагалл. И вот, вуаля, она имеет возможность побыть рядом с предметом своего обожания.
Летние каникулы стали для нее настоящей пыткой — почти три месяца находиться вдали от школы, а значит, и от профессора МакГонагалл, терпеть отца-неудачника, не способного добиться хоть каких-то высот на карьерной лестнице. Но еще ужаснее было жить рядом с братом-сквибом и матерью, не способной колдовать, и потому в душе ненавидящей всех волшебников, включая собственную дочь. Безусловно, она пыталась это скрывать, одаривая дочь всевозможными подарками, наряжая в красивые платьица, но настоящей материнской любви от нее Долорес так и не получила. А в последнее время их с отцом отношения совсем испортились — он винил жену в том, что их сын оказался сквибом. И Долорес считала, что отец прав. По крайней мере в этом они с ним были едины.
И чем больше Долорес смотрела на свою семью, тем сильнее ей хотелось получить новую. И тем сильнее становилась ее привязанность к Минерве МакГонагалл, ставшей для юной девочки воплощением всего, о чем она только мечтала: красоты, мастерства, уверенности в себе, уважения окружающих. Дома под кроватью Долорес хранила коробку, куда складывала вырезки из Ежедневного пророка и Трансфигурации сегодня с заметками о новых магических достижениях Минервы, там же хранились все тетрадки с пометками, сделанными красивым ровным почерком, и письмо со списком учебников на второй год, подписанное теперь уже заместителем директора Хогвартса М.МакГонагалл.
Ни один студент прежде не возвращался в Хогвартс с таким рвением, как юная Долорес Амбридж. Во время праздничного ужина по случаю начала нового учебного года она не спускала глаз с преподавательского стола и один раз ей даже удалось перехватить взгляд МакГонагалл. Когда женщина едва заметно ей улыбнулась, сердечко Долорес едва не выпрыгнуло из груди. Если бы можно было, она бы никогда больше не покидала Хогвартс.
Минерва устало откинулась на спинку кресла и протерла глаза рукой.
— Вы любите чай, Долорес? — вдруг спросила она, и ее губы тронула едва заметная улыбка.
Девочка непонимающе кивнула.
— Тогда давайте выпьем чаю, — с этими словами Минерва призвала чайник и две чашки, а еще коробку с имбирными тритонами и расставила это все на своем столе, тут же наколдовав для своей маленькой гостьи второй стул. — Присаживайтесь, — она указала девочке на стул.
Долорес осторожно села, будучи не в силах поверь в собственную удачу.
— Угощайтесь, — Минерва пододвинула к слизеринке коробку с печеньем.
— Спасибо, но мне нельзя, — вежливо покачала головой Долорес. На немой вопрос своей преподавательницы девочка смущенно пояснила: — От сладкого я быстро полнею и мама запрещает мне его есть.
По губам МакГонагалл скользнула добрая, чуть насмешливая улыбка.
— Уверена, от одного печенья вы не располнеете.
И в качестве подтверждения она взяла одного тритона и откусила кусочек. То, с какой серьезностью эта двенадцатилетняя девочка рассуждала о своей фигуре, позабавило Минерву. Да, худой ее назвать, безусловно, нельзя, но и в толстухи записывать еще рано. А если бы она была еще чуть-чуть повыше, то при нынешней комплекции имела бы вполне красивую фигуру. Вообще девочка отнюдь не была дурнушкой. Большие голубые глаза, чуть вздернутый носик, может быть рот чуть крупноват, но общей картины это не портит. Каштановые кудряшки украшены милыми девчоночьими заколочками. Из-под мантии виднеется край неизменно розового платья. Розовый никогда не входит в число любимых оттенков Минервы, но, как говорится, на вкус и цвет…
Девочка перевела взгляд на коробку с печеньем и после непродолжительного раздумья всё же взяла одно.
— Мое любимое печенье, — как бы между прочим заметила Минерва, разливая ароматный чай по чашкам. — Не знаю, как маглы его делают, но очень уж вкусное.
Долорес с подозрением покосилась на имбирного тритона в своей руке, которому только что откусила хвост.
— Это сделали маглы? — недоверчиво спросила она.
Минерва молча кивнула, внимательно наблюдая за девочкой. С минуту Долорес о чем-то сосредоточенно думала, а потом отправила в рот остатки печенья и потянулась за следующим.
— Ладно, может они и не совсем бесполезные.
Видя, как улыбается профессор МакГонагалл, Долорес мысленно себя похвалила. Раз ее любимая учительница так любит маглов, лучше ее не расстраивать. Пусть думает, что переубедила Долорес.
Но Долорес знает, что маглы ни на что не годные создания. Как и эти поганые грязнокровки.
========== Глава 4 “Я тебе верю” ==========
Хогвартс, 1995 год.
Осень в этом году выдалась мокрая и промозглая. Холодный ветер с протяжными завываниями носил по двору пожухлую листву, заставляя спешащих с уроков студентов глубже кутаться в теплые мантии. Сейчас как раз было время обеда, и обитатели Хогвартса стекались к Большому залу, откуда уже доносились звуки детских голосов и звон посуды.
Однако сегодня к ним прибавился и другой, новый звук. По главному холлу эхом разносился стук молотка. Выходящие из Большого зала студенты с интересом наблюдали за покачивающимся на высокой стремянке школьным смотрителем, с усердием заколачивающим в стену огромный гвоздь. Филч с таким упоением работал молотком, что создавалось впечатление, будто он намеревается пробить стену насквозь. Наконец, гвоздь вошел меж каменных блоков почти по самую шляпку, и школьный смотритель с торжественным видом водрузил на него закованный в массивную раму пергамент, бережно протерев и без того идеально чистое стекло рукавом поношенного сюртука.
Те из учеников, кто стоял ближе всех, смогли разглядеть крупные буквы в заглавии:
ДЕКРЕТ ОБ ОБРАЗОВАНИИ № 23
ДОЛОРЕС ДЖЕЙН АМБРИДЖ НАЗНАЧАЕТСЯ ГЕНЕРАЛЬНЫМ ИНСПЕКТОРОМ ШКОЛЫ ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС»
Далее шел мелкий текст, расписывающий полномочия Генерального инспектора. Список, надо заметить, оказался весьма длинный. Но больше всего шуму вызвали два пункта: первый позволял Амбридж вводить свои правила в школе без согласования с директором, а второй предоставлял ей право инспектировать работу других преподавателей с целью поддержания «высокого уровня учебного процесса».