В сознание читателей самых разных поколений Тютчев вошел прежде всего как певец природы. Некрасов одной из «главных черт таланта» Тютчева считал любовь к природе, сочувствие к ней, полное понимание ее и умение мастерски воспроизводить ее разнообразные явления. Продолжая эту мысль, В. С. Соловьев выскажет свое понимание своеобразия поэтического восприятия природы у Тютчева, данный ему талант «воплощать в ощутительных образах… высший смысл жизни», когда «непосредственно открывается в форме ощутительной красоты то же совершенное содержание бытия, которое философией добывается как истина мышления, а в нравственной деятельности дает о себе знать как безусловное требование совести и долга» [297].
Действительно, природа изображается поэтом во всем многообразии ее проявлений, в самых разных ее состояниях, переходах и процессах, она у него живет, движется, меняет очертания. По словам Фета, центральная идея лирики Тютчева — космизм красоты, и свою задачу художника он видит в том, чтобы улавливать тончайшие формы и оттенки бесконечно разнообразной красоты, которая разлита по всему мирозданию [298]. В хрестоматийно известном стихотворении «Весенняя гроза», в одной его строфе, он сумел воспроизвести и раскаты грома, и летящие брызги дождя, и блеск солнца:
Картину, полную движения, находим и в стихотворении «Снежные горы», в котором «синеют озера струи», «спешат ручьи», «играют выси ледяные», а в стихотворении «Вечер» — слышен «далекий колокольный звон» и «ложится по долине тень». В стихотворении «Утро в горах» мы видим не только все три яруса горного пейзажа, где есть и небо, и вершины гор, и долина, но и то, как возникают «воздушные руины… палат»: их создает воображение из туманов, покрывающих скаты гор.
«Никакой другой поэт не чувствовал так сильно и не осознавал так ясно таинственной основы самых различных областей действительности: космических процессов, душевно-духовной жизни, истории человечества» [299].
Тютчевым создано было немало стихотворений, в которых отчетливо рассматривается это своеобразное созвучие его вдохновения с сами разными проявлениями жизни природы и человека. Подобное созвучие находим, например, в стихотворении «Я помню время золотое…»: безоблачность счастья, красота и безмятежность и первой любви, и первых встреч молодых героев находятся в полном согласии и с шумом Дуная, и с цветением «диких яблонь», и с веянием «тихого» ветра, и с солнцем, которое «медлило, прощаясь с холмом, и замком, и тобой» (1,93).
Однако как ни богаты и разнообразны в поэзии Тютчева связи и отношения природы и человека, соответствия между ними далеко не прямолинейны. Да, все сущее на земле, так или иначе, взаимосвязано, но само по себе это еще не определяет степень близости и понимания, и то и другое может быть лишь кажущимся, иллюзорным.
Можно встретить у него и описания природы по принципу контраста, когда соотносятся вещи и явления, явно не соотносимые. Таким диссонансом, «ужасным», «безумным» смехом звучит песнь жаворонка в «поздний, мертвый час» «мглистого и ненастного» вечера («Вечер мглистый и ненастный…»).
Еще чаще пишет Тютчев о равнодушии вечно юной и прекрасной природы к жизни человека, к его радостям и печалям. Ей, природе, безразлично, кто и какой это человек — никому не известный или Наполеон: как до него, при нем, так и после его смерти вновь пришла весна и «природа ожила, и блещет все в торжественном покое: лазурь небес, и море голубое»… («Могила Наполеона»). Близко этому стихотворение «И гроб опущен уж в могилу…», в котором описываются похороны, «а небо так нетленно-чисто, так беспредельно над землей». Хотя в этом случае автор показывает, что равнодушие, черствость и бездушие к смерти проявляет нередко и человек, что куда менее приятно и объяснимо, нежели равнодушие природы. Это и заученная «погребальная» речь пастора, и «пристойные» беседы и разговоры людей, пришедших проститься с умершим. Кстати сказать, равнодушие природы Тютчев отнюдь не склонен объяснять тем, что материя это низшая, неживая, бездушная. Напротив, в известном и во многих отношениях программном стихотворении он с полемической остротой заявит:
«Не то, что мните вы, природа: Не слепок, не бездушный лик — В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык > (1, 101).
Все дело в том, таким образом, чтобы увидеть, почувствовать и понять и «душу» и «язык» природы. Разумеется, дар это редчайший, и выпадает он на долю далеко не каждого человека. Именно этим можно объяснить то обилие разного рода загадок и тайн, которые из века в век природа хранит в себе и про себя. И одна из них, которая, среди других прочих, особенно волновала и всегда будет волновать человека, это память природы о прошлом и былом. Вот как написал об этом в своем стихотворении «Через ливонские я проезжал поля…»:
И, глядя на тебя, пустынная река, И на тебя, прибрежная дуброва, «Вы, – мыслил я, — пришли издалека, Вы, сверстники сего былого!»
Так! вам одним лишь удалось Дойти до нас с брегов другого света. О, если б про него хоть на один вопрос Мог допроситься я ответа!..» (1, 63).
Мысль здесь предельно ясна: о прошлом может поведать лишь тот, кто был «сверстником сего былого», в данном случае — «река» и «дуброва», сроки жизни которых, в сравнении с кратким мигом бытия человеческого, поистине бесконечны. Однако Тютчева очень часто не удовлетворял какой-то один ответ, он постоянно искал всё новые и новые аспекты в художественном решении нередко одного и того же круга вопросов и проблем. Так, например, мы видим, что в стихотворении «Весна» поэт проводит совсем иную мысль: вечную молодость природы он объясняет тем, что она никогда не бывает отягощена воспоминаниями о прошлом, что ее жизнь, «как океан безбрежный, вся в настоящем разлита». А в одном из более поздних своих произведений, «От жизни той, что бушевала здесь…», он заявит еще категоричнее:
Лирика природы Тютчева вся насквозь проникнута философской мыслью. Об этом писал еще Тургенев, который подготовил первое издание сборника стихов Тютчева (1854). «Если мы не ошибаемся, — отмечал Тургенев, — каждое его стихотворение начиналось мыслию, но мыслию, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства или сильного впечатления; вследствие этого, если можно так выразиться, свойства происхождения своего мысль Тютчева никогда не является читателю нагою и отвлеченною, но всегда сливается с образом, взятым из мира души или природы, проникается им, и сама его проникает нераздельно и неразрывно» [300]. Желая подчеркнуть именно это своеобразие, И. С. Аксаков сравнивал поэзию Тютчева творчеством таких поэтов, как А. С. Хомяков и Е. А. Баратынский и приходил к выводу, что у него не то что мыслящая поэзия, — а поэтическая мысль, не чувство рассуждающее, мыслящее, — а мысль чувствующая и живая.
298
См. Селезнев А. И. Лирика Ф. И. Тютчева в русской мысли второй половины xix – начала xx вв. — СПб, 2002. — С. 29.