Флип осматривала меня сердитыми глазами (интересно, какого цвета были ее глаза? Мне они вспоминаются зелеными, но на самом деле, зеленых глаз у людей не бывает — наверное, они были карие). Она начинала своей особенной, льстивой, запугивающей манерой, посредством которой она всегда успешно обходила всю защиту и ударяла по лучшему, что было в учащемся.
— Не думаю, что с твоей стороны очень уж прилично так себя вести, разве не так? Думаешь, ты своих мать и отца не подводишь, если ты бездельничаешь, неделю за неделей, из месяца в месяц? Ты хочешь выбросить все свои шансы? Ты же знаешь, что твои родители — не богачи. Ты знаешь, что они не могут себе позволить то, что могут родители других ребят. Как они тебя пошлют в частную среднюю школу, если ты не получишь стипендии? Я знаю, как твоя мать тобой гордится. Ты хочешь ее подвести?
— Думаю, что он уже не хочет поступить в частную среднюю школу, — говорил Самбо, обращаясь к Флип, делая вид, что я отсутствую. — Думаю, что он поставил на этом крест. Он хочет стать мальчиком из офисов на £40 годовых.
Ужасное чувство слез — опухоль в груди, щекотка за носом — уже по мне ударяло. Флип вытаскивала козырный туз:
— Как ты думаешь, к нам справедливо то, как ты себя ведешь? После всего, что мы для тебя сделали? Ты же знаешь, что мы для тебя сделали? — Ее глаза в меня глубоко ввинчивались, но хотя она мне напрямую никогда не говорила, я это знал. — Ты у нас жил все эти годы — даже на каникулах оставался на неделю, чтобы мистер Ноулз с тобой занимался. Мы не хотим тебя отсылать, ты же знаешь, но мы не можем здесь держать мальчика, который нас только объедает, год за годом. Я не думаю, что ты ведешь себя правильно. А ты?
У меня никогда не было ответа, кроме жалкого «Нет, Мэм» или «Да, Мэм», в зависимости от обстоятельств. Очевидно, я не вел себя правильно. Так или иначе, нежеланная слеза вылезала на свет из уголка глаза, скатывалась по носу, и падала на пол.
Флип никогда не говорила мне прямым текстом, что я — неплатящий учащийся[3], без сомнений, потому что такие фразы, как «после всего, что мы для тебя сделали», эмоционально затрагивают сильнее. Самбо, не имевший амбиций любви со стороны учеников, выражал это четче, с присущей ему речевой помпезностью. «Ты живешь на моем иждивении» было его любимой фразой в этом контексте. Как минимум однажды я слышал эти слова между ударами розг. Справедливости ради, должен отметить что эти сцены были нечастыми, и кроме одного случая, имели место в отсутствии других мальчиков. Публично мне напоминали, что я беден, и мои родители «не могут себе позволить» то или се, но мое зависимое положение не упоминалось. Это было последним аргументом, остающимся без ответа, который извлекался, как орудие пытки, когда я совсем уже плохо работал.
Чтобы понять эффект, производимый подобного рода вещами на десяти-двенадцатилетнего ребенка, нужно помнить, что ребенок совершенно лишен чувства пропорций и вероятностей. Ребенок может полностью состоять из эгоизма и непослушания, но у него нету накопившегося опыта, дающего уверенность в собственных суждениях. В общем и целом, он принимает за чистую монету то, что ему говорят, и верит в самые фантастические свойства власти и знаний окружающих его взрослых. Вот пример: