Лесков Николай Семенович
О рассказах и повестях А Ф Погосского
Н. С. Лесков.
О рассказах и повестях А. Ф. Погосского
Крымская эпоха была во многих отношениях важною для армии и имела огромнейшее влияние па солдатскую литературу. Солдат стали обучать в полках грамоте, и одновременно с тем открылись заботы дать новым грамотеям чтение, сообразное их воинскому званию. За это дело взялись люди, которые обещали сделать много, но едва ли исполнили то, что обещали. По крайней мере в периодической литературе специального назначения за все время после крымского периода не выдалось ничего такого, на чем бы можно было остановить внимание. Самым выдающимся писателем в новой солдатской литературе был, без сомнения, недавно умерший писатель Александр Фомич Погосский, по рождению поляк, по положению отставной офицер русской службы. Личные воспоминания об этом патентованном солдатском писателе еще и теперь, может быть, не подлежат огласке: скажу только одно, что человек этот при встречах с ним за границею вскоре после крымского замирения являл собою "смятенный вид" и не высказывал никаких намерений служить интересам русской армии; но вдруг все перевернулось, и имя Александра Фомича Погосского является в самой главе солдатских писателен новой школы. Он был необыкновенно счастлив на этом повороте своей деятельности: литературная критика того времени приветствовала его появление с самым пламенным восторгом; петербургские журналы и газеты почти единогласно провозгласили его наблюдательнейшим знатоком солдатских нравов и талантливым писателем, "какого еще не было". Один большой, тогда очень влиятельный журнал, на находивший под солнцем имени выше действительно достойного почтения имени драматического писателя А. Н. Островского, даже поступился несколько величием своего фаворита и назвал Погосского "солдатским Островским". В военных кружках новый писатель гак понравился, что сразу же нашел там своим писаниям самую сильную поддержку. С этих пор имя Погосского стало пользоваться авторитетом в солдатской литературе, а его сочинениями в изобилии снабжались все полки и команды. Солдаты должны были их читать, и говорят, будто бы "зачитывались". Сказкам вроде "Еруслана" и "Бовы", казалось, пробил конец, - выжита была и "скобелевщина". Теперь оказывается, что "скобелевщина" действительно исчезла, а "Бова" и "Еруслан" пережили невзгоду. Дело это в таком же положении и ныне: и теперь, если вы обратитесь в книжные склады агента военно-учебных заведений г. Фену с требованием книг для солдатского чтения, то вам подают пачку книг Погосского. Другого выбора почти нет, и это весьма понятно, потому что с тех пор как Погосский забрал силу и стал редижировать солдатское чтение, конкуренция с ним стала невозможна. Писать для солдат можно было только при известной поддержке, а поддержка оказывалась только Погосскому, который и делал что хотел. Если бы кто-нибудь стал писать для солдат в ином духе, он, конечно, не имел бы успеха, потому что апробованный для сего дух был специальный дух Погосского. И вкус критики и вкус начальства были в пользу этого писателя, а потом, вероятно, это в значительной мера прививалось и солдатам. Оставалось подделываться под манеру и тон Погосского, и за это было некоторые принялись, но не имели успеха: Погосский умел удержать за собою первое место при жизни, и оно остается за ним и после смерти этого "незаменимого писателя".
Что же им сделано для просвещения ума и сердца русского солдата?
Этому пора подвести итог, ввиду событий и обличений, устремляемых против церкви за ее нерадение о солдате, который не кладет в ранец евангелия, а таскает там "Еруслана" и "Бову".
Серия книг, написанных и изданных при самых благоприятных условиях А. Ф. Погосским, очень велика. Одолев ее всю прежде, чем приступить к этой статье, я решаюсь думать, что большинство критиков, так единодушно и так решительно восхвалявших талант Погосского, не имели времени и терпения, чтобы прочесть от доски до доски массу плотных листов, выпущенных в солдатскую среду этим плодовитым писателем, давшим тон и камертон для солдатской литературы. Прочесть его - это большой труд, которого, как известно, бежит спешный критик современной литературы, ловящий только "общий вывод и направление". И мы проследим только это направление и посмотрим, к какому оно может привести выводу.
Благосклонный читатель! кто бы вы ни были, - возьмите терпение пробежать со мною ряд книжек, которые я вам постараюсь представить. Если вы духовное лицо, - это вам объяснит многое, что, может быть, вас удивляло в настроении солдата, за которого теперь вас тянут к ответу; а если вы мирянин, - вы поймете, как неосновательны многие делаемые церкви укоризны, и это вам будет на пользу.
Садимся за читальный стол солдатской сборни и начинаем перебирать книжку за книжкою.
Берем по очереди, что попадет под руку.
1) "Жареный гвоздь". Все содержание книжечки вертится на голой, нимало не покрытой бесстыжести: герой рассказа солдат поставлен на постой к молодой простодушной крестьянской женщине. Пользуясь своею плутоватостью и жалким легковерием молодой женщины, нежно любящей своего мужа, солдат приводит ее к нарушению брачной верности и очень доволен. Бесстыдная история эта рассказана с отвратительною развязностью и бесшабашным цинизмом. Оставя в стороне несчастную добрую бабу, которая была хорошею женою и обманута солдатом самым мошенническим образом, автор рисует пожилую женщину Пафнутьевну, "вдову с бесконечным потомством по милости солдат и своих физических средств" (3), и ее устами рассказывает, как солдат наутро прощался с хозяйкой.
2) "Лешев хутор" - голая чертовщина. Рассказ вроде гоголевского "Вия", но без гоголевского таланта.
3) "Чему быть, того не миновать, или Не по носу табак", - театральное представление, разыгрывая которое солдаты, исполняющие роли, говорят со сцены публике неудобные для печати слова (см. стр. 14, 19, 20 и 23);
[Талантливый автор этой статьи приводит здесь и в обзоре содержания прочих книжек г. Погосского такие возмутительные по своему цинизму сцены и фразы, что из уважения к нравственному чувству читателей мы вынуждены их исключить. А между тем в иллюстрированной газете "Пчела", издаваемой Микешиным (Л 42), Погосский рекомендуется как превосходный народный писатель, который может иметь самое благотворное воспитательное влияние на народную массу!.. Избави ее бог от такого влияния (Ред. журнала)]
но всего характернее это то, что должны осмелиться произносить публично другие женские лица играющего персонала; например (стр. 71), разговор двух девушек о кирасире.
Писатель прививает такую гадость не только солдатам, но и их дочерям и женам, для которых писаны эти роли. Если справедливо, что театр есть школа нравов, то чему может научить такая школа, с такими уроками?
4) "Анчутка беспятый", "Наум сорокодум", "Собачий застрельщик" и "Медвежья наука", - четыре произведения в одной книжке и в одном роде.
5) "Злодей и Петька", еще развязнее. Тут прямо ругаются по-русски...
6) "Отставное счастье" и "Два кольца".
7) "Господин колодник".
8) "Подосиновики". - Солдат приходит в отставку домой к жене, которой не видал много лет, и, застав у нее кучу рыжих детей, находит, что это так надо быть, - что это грибки-"подосиновики".
9) "Чертовщина", "Путешествие на луну", "Мудрый судья". В первом рассказе изображен добрый солдат, который, стоя у молодой хозяйки, слышал, как ее ночью "домовой душил", - домовой этот был его однополчанин "унтер-офицер". Второй - о кузнеце, который, приняв к себе издалека хозяйку, "ахтительную красавицу, и с той поры даже с Феклистихой не водился". Но жена у него "сбежала с Оською Комолым", а в это время в село пришли солдаты, и "солдат Яшка спознался с старухою". В третьем рассказе автор касается высших сфер общества - и выводит напоказ солдатам полковых дам, которые представлены невесть какою гадостью.
10) "Всем шильям шило", рассказ, в котором видим еще другую сторону автора. Тут девка Зайчиха, нарожавшая себе детей неведомо от кого, держит их, как зверят, в пещере и пьет с горя, а когда приходит к ним, го ведет такие речи (44 - 45): "А нема ж на вас погибели!" - "А бо-дай вас трясца замордовала, бесенята проклятые!" На 46-й: "Щоб тоби хвороба! Бо-дай ты вспухла! Сто вам чортыв!" (47) "Пиячка непотребная; видьма бесстыжая!" и т. д. Если не сальность - то хоть грубость.