В законодательстве Великобритании до 1961 года самоубийство являлось криминальным деянием и приводило к тюремному заключению, если самоубийца выживал, а, если не выживал, имущество семьи покойного могло быть конфисковано в пользу монарха.
Имена.
Выбирая имена персонажам саги о Шарпе, Бернард Корнуэлл не мудрствовал лукаво. «Генри», «Бартоломью», «Уильям» ( Фредериксон, конечно же, тоже «Уильям». «Вильямом» в своих переводах сделал его я, ибо в русском языке приняты две равноценные транскрипции имени “ William”, например, «Вильям Шекспир» и «Уильям Блейк», но «Вильям», как мне показалось, подчёркивает немецкое происхождение капитана. У Корнуэлла солдаты прозвали Фредериксона “ Sweet- william”, что с английского дословно переводится, как «турецкая гвоздика». У меня капитан - «Красавчик Вильям». Почему? При переводе с одного языка на другой перед толмачом всегда встаёт нелёгкий выбор: что сохранять, дух произведения или букву? Сохранить и то и другое практически невозможно. Как пишет Корней Чуковский в книге «Высокое искусство перевода», в тридцатые годы в СССР существовали две школы толмачей. Одни придерживалась мнения, что перевод должен быть дословным, как подстрочник. Другие считали, что важнее донести смысл и стиль автора, а соответствует ли количество абзацев в оригинале произведения количеству красных строк в переводе – дело десятое. Чуковский с сожалением отмечает, что усилиями «буквоедов» задорная проза его любимого писателя Чарльза Диккенса превратилась в нуднейшее неудобочитаемое чтиво. «Перевод по смыслу» мне лично ближе, а потому, исходя из того, что “ sweet”- это «сладкий, ароматный, милый», я остановился на не самом удачном, но всё же точнее передающем солдатский намёк на внешность варианте «Красавчик Вильям». Были, конечно, и другие: «Душка Вильям», например… Однако от них пришлось отказаться по двум соображениям. Во-первых, для речи простых солдат больно вычурно, а, во-вторых, подобное прозвище намекает не столько на внешность, сколько на нестандартную сексуальную ориентацию, что в случае с Фредериксоном действительности не соответствует) не режут слух русскоязычному читателю, что уж говорить о читателе англоязычном? Ирландец Харпер носит имя «Патрик», которое настолько ирландское, что его уменьшительной формой «Пэдди» англичане издавна обозначают любого уроженца Зелёного острова (раз «Ваня», значит, русский; раз «Пэдди», значит, ирландец).
Из ряда обычных имён выбивается, пожалуй, одно. Думаю, вы уже догадались, какое. Да-да, Обадия. Познакомившись с бессмертным, как кошка, сержантом Хейксвеллом в романе «Тигр Шарпа», я мельком подивился бессердечию Корнуэлла, окрестившего героя, пусть и отрицательного, столь диковинно, дальше привык и не обращал на имя внимания. Когда же взялся за перевод «Роты Шарпа», вопрос с имечком Хейксвелла встал передо мной вновь.
Христианство обосновалось на британских островах в незапамятные времена. Детей христиане называли в честь святых, уповая, что небесный покровитель будет приглядывать за земным тёзкой. Хлопот у святых много, рассуждали родители, и для надёжности давали чадам два-три имени, а знатные господа – и того больше. Царственные же особы носили порой до пяти десятков имён, целая орава угодников хранила их. Впрочем, французские простолюдины умудрились переплюнуть королей с курфюрстами. Крестьяне нарекали ребятишек именем «Туссен», что значит «Все святые», подряжая жохом всех до единого мучеников помогать дитяте. Всё шло прекрасно до Реформации. Злые протестанты объявили почитание святых многобожием, и с именами стало туго. Немцы нашли выход, обратившись к собственной дохристианской истории, к «Вольфрамам», «Куннигундам», «Эберхардам». Английские протестанты, в силу радикальности убеждений языческими предками брезговали, а потому начали черпать имена из Ветхого завета. Вместе с бесчисленными «Енохами», «Исраэлями» выудили и «Авдия» (Наш библейский вариант прочтения имени «Обадия»). Имя этого малого пророка пользовалось популярностью и у нас («Авдей»), и у мусульман («Абдулла»), но британские сектанты им просто упивались. Обадией звали одного из пуритан Кромвеля (если быть точным, Обадия-Закуй-Их-Королей-В-Цепи-И-Их-Знать-В-Кандалы Нидхэм. Его единоверцы носили имена не менее заковыристые. Например, «Живи-Для-Вечного-Воскресения-Иеровоам д’Энер» или «Кабы-Христос-Не-Умер-За-Всех-Был-Бы-Ты-Проклят Бэрбоун». Сильно ударенные об колокол ребята были эти пуритане), а квакеров за нежную привязанность к имени «Обадия» в народе и звали «обадиями». Возвращаясь к нашему барану: о семействе Обадии Хейксвелла Корнуэлл пишет скупо, но можно предположить, что они относились к одной из упомянутых сект. В пользу этой версии также свидетельствует привычка сержанта пересыпать речь фальшивыми цитатами из Библии.
Происхождение имени нашего желтомордого любимца так и подталкивает к поиску аналогий меж судьбой сержанта и его библейского тёзки, а следом – к подробному препарированию фамилии. Логика простая: Корнуэлл наградил висельника редким имечком не без тайного умысла, то есть, и фамилия должна содержать какие-то скрытые намёки. Только стоит ли овчинка выделки? Бесспорно, при желании можно разъять слово “Hakeswill” на “hake” - «налим» (рыба хитрая и живучая, вылитый Обадия) и “will” – «сила воли» (в силе воли Обадии не откажешь), однако при желании в любой белиберде можно отыскать смысл, находят же вот сколько столетий подряд в катренах Нострадамуса точные предсказания событий грядущего (на момент расшифровки почему-то, как правило, уже произошедших) Бернард Корнуэлл – не криптограф. Всё, что он хочет поведать читателю, он говорит открыто.
Впрочем, любителей тайных посланий, исходят ли оные от Господа, либо от смертного писателя, хватало и во времена Шарпа. Главной мишенью, понятно, являлся Наполеон. Отнимая по одной букве от его имени, из получившегося складывали фразу на греческом языке: “NAPOLEON ON OLEON LEON EON APOLEON POLEON” – «Наполеон, лев народов, тронулся в путь, разрушая города». Императора и его братьев выписывали в столбик (Napoleon, Iosephus, Hieronymus, Ioachimus, Ludovicus) и по первым буквам читали латинское «NIHIL», «ничто». Английский епископ Фабер неопровержимо доказал, что Бонапарт – чудовище Апокалипсиса, сложив вместе ивритское числовое значение букв его имени и обнародовав итог: 666, дьявольское число. Когда историку Маколею сообщили об открытии епископа, он покачал головой: «Ошибка. Истинное чудовище Апокалипсиса – наша палата общин. В ней 658 членов и 8 чиновников. Итого – 666.»
За британскими солдатами давным-давно закрепилась кличка «томми» (по одной из легенд, с лёгкой руки Веллингтона). В Первую Мировую они, а вслед за ними американцы, стали звать немцев «джерри», от англ. “ german”. Окончилась Первая Мировая, разгорелась Вторая. В феврале 1940 года на экраны кинотеатров в США выходит первый выпуск мультфильма «Том и Джерри», где туповатому коту Тому изрядно достаётся от шустрого мышонка Джерри. Как накаркали: всего спустя пару месяцев «джерри» так накостыляли «томми», что те еле ноги унесли из-под Дюнкерка.
Еда.
Генрих IV недаром мечтал о том, чтобы каждый французский крестьянин по воскресеньям мог сварить в супе курицу. Убого питались жители Европы. Настолько убого, что, даже пытаясь представить себе яства, коими сатана потчевал ведьм на шабашах, народная фантазия не поднималась выше коровьего масла, молока, сыра, каши и, - верх чревоугодия! – похлёбки с салом (не с мясом, с салом). О хлебе со спорыньёй писано и без меня немало, но гадостей в хлебе хватало и помимо спорыньи. В муку подмешивали золу, песок, мел, известь, иногда составлявшие четверть веса буханки. Привкус перебивали сульфатом меди или цинка. Ходил слушок, что лондонские пекари разбавляют пшеничную муку перемолотыми в пыль костями, возможно, теми самыми, которые юный Шарп и его товарищи по приюту перетирали в страшной «Костяной комнате». Телятина белилась мелом, а чай подкрашивался железным купоросом. Пиву (напитку до принятия протолкнутого Веллингтоном закона недешёвому) придавали горечь стрихнином, и варили хмельной напиток, как возмущался Френсис Бэкон, на воде из Темзы выше Гринвича, причём брали воду во время отлива, когда «…в нет морской солёности, зато полно городских нечистот».