До самого последнего времени звание “демократа” было своеобразной монополией тех, кто выступал за последовательную концентрацию власти в руках Бориса Ельцина и поддерживал финансовую стабилизацию в духе ортодоксального монетаризма. Если же ты критикуешь Бориса Николаевича и кроме борьбы с дефицитом государственного бюджета видишь в экономике и другие задачи, то ты уже не демократ, и хорошо еще, если тебя при этом не называют коммунофашистом. Таким образом социальная и политическая база демократии была искусственно сужена. Обществу навязывалась весьма примитивная дилемма: либо реформы Гайдара, либо реставрация коммунизма. Эта искусно пропагандируемая простота подталкивала общество к выбору между двумя крайностями. И большинство, недовольное реформами, отшатнулось от демократов и повернулось к тем, кто развенчивал их за антинародность, то есть к коммунистам и националистам. Приостановить движение общества в эту сторону можно было только убедив людей в том, что демократические реформы бывают разными. И что альтернативой проводимому курсу может быть не только возврат в прошлое, но и иной вариант продвижения в будущее, иные реформы.
Именно отсутствие такой альтернативы приводит к парадоксу, неоднократно отмеченному социологами: в российском обществе сторонников демократии намного больше, чем желающих голосовать за демократов на предстоящих выборах. Вот в чем суть проблемы, которая может быть решена только утверждением демократической альтернативы политике Ельцина и реформам Гайдара — Черномырдина.
Способность политических сил внутри себя выдвигать альтернативные варианты развития — признак устойчивости этих сил, а вовсе не слабость. Это убедительно доказали противники демократов: после разгрома в октябре 1993 г. национал-патриотическая оппозиция уже в декабре сумела вновь получить места в российском парламенте, но — через другие политические партии национал-патриотического и коммунистического толка. Именно альтернативность сегодняобеспечивает левым достаточно широкие возможности для привлечения на свою сторону различных слоев населения.
А у демократов все наоборот. Нас убеждают в том, что ряды демократов должны быть едиными, как монолит. А если и есть какие-нибудь разногласия, то они ни в коем случае не должны оформляться организационно в виде различных партий, фракций или предвыборных блоков. Сложилась парадоксальная ситуация. Коммунисты и близкие к ним группировки (вопреки учению Ленина) успешно практикуют политический плюрализм, а демократы, всегда провозглашавшие этот плюрализм, стали вдруг самыми горячими приверженцами резолюции Х съезда РКП(б) “О единстве партии”.
Обеспечение альтернативности — это не только тактическая, но и стратегическая задача российской демократии. Как и в биологическом мире, в политике интересы диктуют любому виду разделение на подвиды, популяции, семейства и тому подобное и вовлечение их во внутривидовую конкуренцию. Плюрализм в демократическом движении — не трагедия, но единственно верное направление, которое дает российской демократии перспективы дальнейшего роста.
Что произошло бы, если бы на выборах 1993 г. демократы выступили одним монолитным блоком? Несомненно, за этот блок проголосовало бы меньше людей, чем за “Выбор России”, ПРЕС и “ЯБЛОКО” в сумме. И это было бы справедливым наказанием за отступление от принципиальных позиций. Но если даже голосов было бы столько же, то нынешнее падение популярности “Выбора России”, все его расколы и склоки были бы характерны не для одной обособленной части демократов, как теперь, а для всего демократического лагеря. Это привело бы к катастрофическомупадению доверия к демократическим силам в целом. Финал — еще большая и необратимая дискредитация в глазах большинства самих представлений о демократии и реформах.
Пытаясь убедить избирателей в необходимости объединения всех демократических сил под общей крышей, наши оппоненты придумали еще один, внешне безукоризненный аргумент. Они говорят об угрозе фашизма, противостоять которому может только единый демократический блок, и проводят параллели с Веймарской республикой, с событиями в Германии конца 20-х — начала 30-х годов.