Или, быть можетъ, это есть нетерпѣніе — скорѣе перейти изъ внѣполитической атмосферы военнаго служенія въ политическое партизанство, съ его многообразнымъ и разнообразнымъ возглавленіемъ? Но, если желаніе подражать бѣлымъ итальянцамъ такъ сильно, то надо прежде всего понять, что въ Италіи фашизмъ строился не снизу, не отъ партизанской ячейки, а сверху, отъ Муссолини и его ближайшихъ, строго подчинявшихся ему сотрудниковъ; что Италія спаслась именно своими небольшими размѣрами и безспорной единственностью вождя, въ которомъ соединились патріотическая идейность, замѣчательная политическая интуиція, властная воля, умѣніе выбирать людей и чувство мѣры и такта; что именно это сдѣлало итальянскій фашизмъ не множествомъ безсильныхъ водоворотовъ, а единымъ могучимъ приливомъ, который поднялся по единой волѣ и вновь улегся по ея указу… —
Это было величавое историческое зрѣлище: — соединеніе иниціативнаго произвола съ огромной дисциплиной; патріотическаго возстанія съ поддержаннымъ въ странѣ правопорядкомъ; это была армія, побѣдившая одною своею мобилизаціею и распущенная по домамъ безъ генеральнаго сраженія. Напрасно было бы думать, что это «легко повторить» или что это «всѣ могутъ»… Нѣтъ; за этимъ скрывается тысячелѣтнее правосознаніе, воспитанное римскимъ правомъ и римскою церковью, — огромная дисциплина, обратно пропорціональная размѣрамъ страны… Имѣется ли это въ Россіи, въ русскомъ характерѣ, въ русской народной массѣ? Может ли найтись въ Россіи, да еще послѣ такой революціи, правосознаніе, которое не допуститъ до возникновенія множества разныхъ «фашизмовъ»; которое наполнитъ актъ патріотическаго произвола — политическою рыцарственностью, имущественной корректностью и дисциплиной, прямо пропорціональной размѣрамъ нашей страны; которое сумѣетъ найти необходимыя и вѣрныя границы для своего произвола и не превратится въ погромную партизанщину?
Или, еще короче: сумѣетъ ли русскій политическій фашизмъ, ячейкамъ котораго уже нынѣ тѣсно и душно въ свободной формѣ Обще-Воинскаго Союза, сумѣетъ ли онъ остаться бѣлымъ? Тяготясь военной дисциплиной (Приказъ 82!), сумѣетъ ли онъ создать равносильную ей полувоенную или штатскую дисциплину? Не рискуетъ ли онъ незамѣтно промѣнять патріотизмъ на партійность, растерять свою бѣлизну въ чисто политической борьбѣ и выродить свое служеніе въ исканіе личнаго успѣха? А если возникнетъ не бѣлый фашизмъ, то къ чему приведетъ онъ въ Россіи— къ возсоединенію и возрожденію, или къ новой формѣ гражданской войны?
Бѣлый духъ есть не духъ части, а духъ цѣлаго; онъ ищетъ не власти, какъ всякая политическая партія, а служенія родинѣ, какъ всякая вѣрная армія… —
Таковы тѣ сомнѣнія, которыя я считаю необходимымъ поставить передъ умственнымъ взоромъ русскаго зарубежнаго патріота и фашиста, и тѣ опасенія, которыя я хочу довести до свѣдѣнія его бѣлаго сердца.
Не въ необходимости борьбы я сомнѣваюсь; а въ необходимости переходить къ формамъ политической организаціи. Наша борьба необходима и священна. Но она должна оставаться бѣлой борьбой. Останется ли она бѣлою, вступивъ на партійные пути — въ этомъ мое опасеніе…
Я опасаюсь не активизма, направленнаго противъ врага; напротивъ. Но я опасаюсь эмигрантской «политики», которая такъ часто съ трудомъ собираетъ средства лишь для того, чтобы поддерживать нежизненныя и раскалывающія организаціонныя формы…
Духъ русскихъ фашистовъ — патріотическій, волевой и активный; не для осужденія этого духа я взялся за перо. Но для того, чтобы сказать моимъ бѣлымъ братьямъ, фашистамъ: берегитесь безпочвенной, зарубежной «политики»! Она таитъ въ себѣ опасность разложенія и утраты бѣлаго духа…