Он медленно отошёл назад и спрятался за большим горшком. А потом выглянул из-за него: всё же было любопытно.
– Ольга Владимировна, вот вы где! Идёмте…
– Постойте, мы, кажется, играем, – она снова ему улыбнулась!
– Гоша! Гоша, ты как тут оказался! – он почти испугался, но вовремя узнал руки нянечки. – Малыш мой… Извините нас.
Его быстро-быстро понесли наверх, обратно в знакомую до мелочей комнату, где редко бывают другие люди. И уж конечно от них никогда не пахнет чем-то иным, кроме каши и круглых витаминок. А та женщина осталась внизу вместе с кем-то самым главным:
– Это особенные дети, если вы понимаете, с отклонениями в развитии, с нарушениями социальных контактов… Не думайте, что мы за ними плохо смотрим, но это же дети… это хорошо, что они находят путь наружу, это… даёт им больше шансов…
Пришло время занятий.
Утренний эпизод почти стёрся из памяти за ненадобностью; вообще всё лишнее растворялось быстро, как в чае сахар, чтобы потом не скрипел на зубах – не отвлекал от спокойного существования.
Фломастер со скрипом ездил по бумаге; он чихнул от резкого запаха одеколона: продлять жизнь нужно всеми возможными способами, даже если это жизнь какой-то вещи.
Он помнил, как дедушка красил сарай. Деревянные стены рассыхались, неприятно колола пальцы облупившаяся оранжевая краска. Новая – ярко-зелёная – вкусно пахла и блестела на солнце. Ему дали палку, и он, обхватив её двумя руками, перемешивал тягучую жидкость, пока дед искал новую пачку валиков.
Иногда ему казалось, что это всё было в какой-то другой жизни. Серый провал между той жизнью и этой не создавал цельную картину. Он долго был один, а потом его привели сюда, к нянечке. Его отдали или он потерялся, или его потеряли. Это давно не важно. Очень сложно понять мир, даже если он не двигается.
– Привет, – в этот раз дождливая женщина пришла с нянечкой, но он не боялся, она и в первый раз не показалась ему злой. – Можно мне с тобой порисовать?
– Нет, – он встал из-за стола и ушёл к шкафу, а через некоторое время вернулся с большой яркой книгой.
– Время чтения, – нянечка показала на закладку. – Порядок почти никогда не нарушается, всё по плану. Гоша не будет делать что-то другое, пока не почитает.
Как так оказалось, что Красная Шапочка выбрала не ту тропинку? Иногда им задавали такие сложные вопросы, на которые никак не ответить. Но он помнил длинную-длинную тропинку в лесу, по которой гулял с папой. Там были яркие голубые головки цветов, мохнатые шмели и сильно пахло хвоей… Наверное, всем известно, что самая длинная дорога – самая интересная? Тогда она глупая девочка, что пошла короткой.
Он незаметно для себя уснул на широкой юбке осенней женщины, и ему снился яркий листопад. И шелест листьев был похож на уютный шёпот.
Как он вдруг оказался в чужом доме?
Эти резкие скачки времени… Он слишком медленный для мира за окном, который всё бежит и бежит, перепрыгивая через препятствия. Хм. А если надо будет перепрыгнуть через гору? Или две горы? Может, ему это не по силам, и тогда бы он остановился, а Гоша смог бы его догнать?
Нянечка водила его по комнатам, показывала игрушки, аккуратно разложенные по полочкам, и идеально заправленную кровать, а ещё большую ванную, много цветов в коричневых горшках, которые расставили ровно по размеру.
– Как ты думаешь, малыш, тебе здесь понравится?
Он задумчиво вышел в коридор, осторожно заглядывая в комнаты и прокладывая свою собственную тропинку. Так и наткнулся на зеркало. Огромное зеркало на огромном шкафу. Этого мальчика он знал – можно сказать, даже дружил с ним.
– Что, – прислонился носом к его носу, заглядывая в глаза: нужен был ответ на десяток вопросов сразу: «что мне делать?», «что ты там делаешь, не скучно?», «что они будут делать, если я соглашусь?»… «что со мной происходит?». И иногда, очень редко, казалось, что мальчик отвечает взглядом, как сейчас: всё хорошо, оставайся, пора смотреть телевизор.
Он нажал круглую чёрную кнопку и устроился на диване, рядом лежала газета и не хватало только медведя – но один был на полке, они подружатся и будут смотреть телевизор вместе.
– Мне кажется, всё в порядке, – нянечка ерошила ему волосы и улыбалась – он это чувствовал.
От осенней женщины опять пахло дождём, солёным дождём, – это было немножко странно, конечно. Телевизор показывал разноцветные картинки, а ещё люди говорили много-много, так много, что давно должны были запутаться в своих словах. Он собирал эти слова, как прозрачные камешки на море, над ними потом нужно будет подумать. Тяжело вздохнув, он слез с дивана и выключил телевизор; вот почему его нельзя смотреть долго: ещё один лёгкий способ потеряться.