Таня принимала жизнь, как вода – форму сосуда, и была счастлива подчиняться и соглашаться. Покладистостью и преданностью Таня покорила новых родственников. Всех, кроме старшей сестры мужа. Та смотрела на Таню, как в микроскоп на бактерию, – зорко и равнодушно.
Придирчивых москвичей обезоружила Танина тихая прелесть. Все – от свекрови до маститого профессора-отца – незаметно для себя уже искали возможности порадовать чем-нибудь эту тихую, застенчивую девушку, чтобы получить в ответ ее благодарную улыбку.
Обширная московская родня расцвела надеждами и замерла в ожидании первенца, продолжателя рода, наследника. А тот не появлялся.
Ожидания сгущались, как тучи. Уже и шутки прекратились за неуместностью, и разговоры за накрытым еженедельно столом в родительском доме всё чаще повисали в воздухе, не решаясь коснуться болезненной темы.
В спальне тоже разладилось – как оказалось, множество мыслей и разговоров не способствуют гармонии в постели.
Таня работала лаборанткой в родном институте, ходила на каток, в бассейн, на консультации к медицинским светилам. Светила осматривали, расспрашивали, листали анализы, принимали гонорары. Но ничего не находили. Уже не совсем молодожены, они перепробовали все известные и доступные им методики: от расчетов по календарям – до перепечаток из тантра-йоги. И всё безрезультатно.
Заканчивался 1972 год. Расцвет позднесоветского застоя.
Таня предложила им обвенчаться, но муж наотрез отказался. Если узнают, такая фронда может стоить карьеры. Или запрета на заграничные командировки, помогающие семейному процветанию и карьере молодого ученого.
Постепенно выяснилась истинная причина бесплодия – плохо залеченная венерическая болезнь мужа, следствие юношеских гусарских похождений. Сперматозоиды его никуда не годились.
Об искусственном оплодотворении можно было только читать в зарубежных журналах. К тому же сама мысль о доноре спермы повергла в шок всю профессорскую семью. Скандалов не было, но от тягостных, не проговоренных мыслей Тане становилось трудно дышать и в гостях, и в бабушкиной квартире.
Мысленно она уже не называла ее домом. И поза ее во сне поменялась. Теперь она засыпала, скрутившись тугим клубочком, точно пытаясь спрятаться от окружающего.
Последней каплей стал подслушанный нечаянно разговор. Вернувшись в квартиру, Таня услышала громкие голоса, доносящиеся из кухни. Старшая сестра выговаривала брату.
– Ты же биолог! Выбери товарища, на тебя похожего, и организуй адюльтер. Знаешь, как это делается – вино, музыка, муж в командировке. Неважно, чьи там гены будут, главное, что ребенок в семье появится.
– Так что же мне, неродного ребенка воспитывать?
– Ничего, привыкнешь. Другие вообще чужих берут, усыновляют. Главное, что всем польза будет. И семья успокоится, и тебе легче станет.
– А как же Таня?
– А что – Таня? Она привыкнет, даже счастлива будет. Родит, в семье утвердится. А вина от измены только сильней ее к тебе привяжет.
Таня почувствовала тупую боль под горлом, как от удара. Ноги ослабели. Она спряталась в ванной и долго сидела, ни о чем не думая, ожидая, пока пройдет боль. Вышла оттуда, когда золовки уже не было. Не было сил разговаривать с ней, улыбаться, как ни в чем не бывало. Тане казалось, что по ее лицу каждый теперь прочтет всё, что она услышала.
Таня не спала всю ночь. Лежала, рассматривая на потолке полосы света от проезжающих машин, думала. Да, столица, карьера, семья, достаток… Но невыносимо противно было представлять, какую цену придется платить за все это. Как она будет смотреть в глаза московским родственникам, принимать от них помощь, подарки и поздравления.
К утру Таня всё решила.
Собрав и отправив мужа в командировку, она пошла в отдел кадров и написала заявление об увольнении с работы "по собственному желанию". Интриги за место в институтской лаборатории плелись нешуточные, и отговаривать ее никто не стал. Таня сходила в паспортный стол и выписалась из московской квартиры.
Подавать на развод не стала – не к спеху, всё равно уходила «от», а не «к». Не хотелось тратить время и силы на судебные дрязги.
Очень кстати муж укатил за границу. Он в последнее время искал и находил возможности куда-нибудь исчезнуть, хотя бы на время. Ничего, теперь у него не будет причин убегать из дому.
В Татьянин день она вышла из института с документами и расчетом. Вдохнула свежий морозный воздух, перечеркиваемый снежками, звенящий веселыми криками и визгом студенток, прищурилась от яркого солнца и улыбнулась – впервые за много месяцев.