Набираю телефонный номер.
– Здравствуйте, Марину можно?
– Её нет.
– Передайте ей, что звонила Людмила… Люда.
– Хорошо, передам.
Маринина мама растила дочку одна. Помню её по родительскому собранию: удивительно спокойная женщина, похожая на водную гладь, по которой не пробегает даже мелкая рябь, само воплощение тишины, отражение неба.
Звонок. Такой неожиданный, что я вздрагиваю. Я не верила, что она перезвонит.
– Марина?
– Привет! Мама сказала, что ты мне звонила…
– Да, я вот вернулась…
– Я тоже… Ты знаешь, наверное…
– Да, люди постарались уже…
– А ты как?
– Да нормально… магистратуру окончила… работала в разных местах…
– Я тоже… пела в переходе, а зимой торговала в магазинчике одном бижутерией… но с хозяином поругалась – он все, что воровали, из нашей зарплаты высчитывал…
– У меня тоже высчитывали, когда я торговала…
– Тоже торговала?
– А что еще приезжей делать, пусть и с дипломом, но без опыта…
– Я тебе всегда хотела написать, но не знала адреса… написать, что добиваюсь, что борюсь за мечту… а потом… потом Леша меня бросил… беременную уже…
– А я Лешу бросила. Только другого.
– Тоже сволочью оказался?
– Ага. Очень меня любил, расставаться не хотел, да жениться все-таки собирался на дочке директора банка.
Мы замолчали. Каждая взвешивала чужого Лешу на предмет подлости, и каждая находила своего более тяжелым.
– Слушай, что вообще за фигня такая: одни Леши вокруг! – сказала наконец Марина.
– Ну, если сын родится, назови его Людвигом! В честь Бетховена.
– А это мысль!
– А можешь просто назвать – Бетховен: и в честь собаки тоже! Два в одном!
Дом – это там, где понимают твои самые дурацкие шутки.
– Ты пишешь еще?
– Почти нет, а ты поешь?
– Пока нет. Скоро буду осваивать новый репертуар – колыбельные.
Я зашла к Марине в гости через несколько дней. Её мама была дома. Мне было как-то ужасно неловко перед ней, но она осталась такой же спокойной и ровной, как водная гладь, и так же отражала небо. Мы пили чай, что-то вспоминали, смеялись, и вдруг Марина, осторожно встав из-за стола (живот был уже большой), подошла к полке, взяла с неё какой-то яркий буклет и сказала:
– Я снова в «Орифлейме». Хочешь что-нибудь заказать?
Есть такое мыло мечты – оно не смыливается никогда.
Хотя, как и всякое другое мыло, оно все-таки несъедобно.
Очки, кастрюля и новое пальто
Всякое бывает… бывают разные дни, случаются разные события… иногда даже хорошие, что, конечно, очень меня удивляет, а после удивления – радует.
Иногда неприятности идут друг за дружкой, таким рядочком – одна, вторая, третья… у них разные лица – у одних постные мины (такие гордо именуют себя Возмездиями), у других – издевательски ухмыляющиеся рожицы (мелкие пакостницы, порой доводящие до белого каления похлеще серьезных проблем).
Когда приходит кто-то из этой компании – больше всего хочется, чтоб он поскорее ушел. Чтобы это существо не стояло над душой, а свалило куда-нибудь подальше. И не возвращалось.
В начале меня уволили с работы. Впрочем, уволили – громкое слово, на работе официально оформлена я не была, поэтому меня просто проинформировали, что «в моих услугах больше не нуждаются». А работа была классная – малоденежная, но ведь не того ищет в жизни прожженный пофигист! – это было славное, тихое, уютное и ненапряжное место, которое я очень любила. Там было просто хорошо. Там бывали люди – но в той пропорции, чтобы не слишком надоедать, там был бесплатный Интернет…
– Слушай, забей ты на эту работу! Найдешь место получше! Там же никакого карьерного роста! И бабки смешные!
– И не по специальности! Ты что ради этого пять лет училась!
Это мои друзья.
Друзья всегда пытаются поддержать – и всегда делают это плохо.
Впрочем, возможно, я просто чересчур тяжелый человек. Меня не удержишь.
– Ты же такая творческая личность! Ты же – пишешь! Ну, отнеси свои рассказы в какое-нибудь издательство! Тебя не могут не напечатать!
Это маленькая Ли. Она очень славная, но вечно мелет чушь. Вроде этой. Или еще хуже:
– Может тебе денег одолжить?
Не надо. Спасибо.
А вслух: Спасибо. Не надо.
И улыбнуться.
Потом сломался компьютер. Взял и сдох, скотина такая. Что-то там сгорело. Мне мастер, конечно, объяснил, что и почему, и я даже глубокомысленно покивала ему в ответ, но, разумеется, ничего не поняла.
Компьютер много для меня значил.
Во-первых, это орудие труда.
Во-вторых, средство проведения досуга.
В-третьих, просто старый боевой товарищ.
Предатель, как выяснилось.
Поскребла по сусекам. Прикинула, на что хватит сбережений. Задумалась, от чего следует отказаться. Долго колебалась между статьями расходов «культурно-массовые мероприятия» и «покупка нового пальто». Поначалу склонилась в сторону мероприятий (на Рождество должна была идти рок-опера «Иисус Христос – суперзвезда», которую я давно хотела увидеть) – и, соответственно, отклонилась от пальто.
Ударили морозы.
Пальто стремительно набирало очки.
Я зависла.
Друзья сказали:
– Чего сопли жуешь, работу ищи!
Маленькая Ли снова попыталась дать в долг – на выбор: денег или своё пальто («Я его вообще не ношу, оно на мне плохо сидит, а тебе пойдет, я уверена!»). Белое, рукава и капюшон оторочены мехом.
Спасибо, не надо (не забыть улыбнуться!)
Да и размерчик маловат.
Потом случалась еще всякая фигня:
– заснула и забыла на кухне кастрюлю с кашей. И каша, и кастрюля бесславно погибли.
– села на очки и раздавила их – и с горечью задумалась о необходимости сесть на диету.
– разлила чашку кофе на новехонькую библиотечную книгу.
Порой неприятности накрывают с головой – тяжелым и жарким одеялом, и становится так противно дышать затхлым воздухом, полным не особенно ароматных испарений собственной душонки-тушонки. И вдруг жизнь решительной рукой срывает этот покров мелких неурядиц – чтобы обрушить на твоё офигевшее сознание весь холод необъятной и непонятной вселенной. И ты думаешь: а как всё хорошо начиналось!
Я еду на поезде «Санкт-Петербург – Киев» на похороны бабушки. В вагоне реально холодно. Люди, завернувшись в несколько одеял (кому сколько удалось выпросить у проводницы) плотными куколками лежат на полках. Окна покрыты толстым слоем ледяных узоров: кажется, будто к стеклу примерзли птичьи перья – да, перья павлина-альбиноса (бывает такой). Ну, или другой вариант – ветки ёлки-альбиноса, но в существовании последней я сильно сомневаюсь.
Я смотрю на окно. На нем бордовые занавески – под бархат (украинский шик). За окном чья-то ночь – но мне о ней ничего неизвестно, я плохо знаю маршрут.
Периодически по вагону проходит проводница. Это, несомненно, волевая и энергичная женщина. Она контролирует распределение одеял между пассажирами (чтоб всем поровну) и вообще – поддерживает порядок. Иногда из-за этого возникают конфликты:
– Э, прыдурок, прыбэры горилку со стола!
– Чого?
– Того! Нэльзя пыты горилку в общественному транспорти!
– Ну тоди давай пыва!
– Давай гроши – будэ пыво!
– Дэ я тоби визьму гроши?
– Нэма грошэй – нэма пыва! И я тоби ще раз кажу: прыбэры горилку со стола!
Играет радио. Занимающий боковое место парень (руса коса, то есть хвост, до пояса) мрачно цедит сквозь зубы: «У, попсятина… Сделали бы тише! Типа кто-то это слушает!..»
Я слушаю. Сижу, завернувшись в одеяло, и слушаю.
Валерий Меладзе воет:
– Я не могу без тебя! Я не могу без тебя!
Я реву и вытираю слезы противным колючим одеялом, которое у меня одно, потому что просить второе у проводницы мне влом.
Очень мерзнут ноги.
Надо было надеть две пары носков.
Но я собиралась в такой спешке и в таком ступоре.