– Осторожно, – командовал Вадим, – достаём аккуратненько!
Общими усилиями вытянули раненого на поверхность, уложили на траву.
– Дышит… – Ася дрожала. – Живой…
– Надо раны обработать, – Лида вернулась с аптечкой.
Вадим осмотрел друга и заключил:
– Не поломан. Тихонько несём к воде. Надо промыть, потом обработаешь.
– Серёжа! Серёженька! – тщетно звала Ася.
– Звоню в «скорую», – сообразил Пётр, – в деревню потащим. Как, говоришь, она называется?
– Макеевка, – ответила Ася, – от порога тропинка туда.
– Хорошо. Пусть в Макеевку едут, сейчас носилки соорудим.
В вестибюль частной клиники вошла девушка. Она привычно направилась к гардеробу, сняла шубку и, отдав её дежурившей старушке, сказала:
– Здравствуйте, Анна Петровна.
– Здравствуй-здравствуй, голуба моя! К своему опять? Не очнулся?
Ася вздохнула, покачав головой. Она одёрнула собравшийся на выпирающем животе синий сарафан и пошла по коридору к палате.
– Доброе утро, любимый! – сказала, заходя туда.
Лицо Сергея бледное, отрешённое, руки вытянуты поверх одеяла. Провода, трубочки, приборы…
– А вот и наш папочка. Видишь, малышка? – проговорила Ася. – Скоро, совсем скоро ты выберешься на свет.
Она села на стул около кровати, погладила руку Сергея.
Серый день за днём гребёт против течения, отвоёвывая у подземной реки сантиметр за сантиметром. Фонарь не нужен. Отчётливо видны стены и свод подземелья, ставшие знакомыми до мельчайшей неровности. Сергей не чувствует ни холода, ни голода, не устаёт. Он борется за жизнь, мечтает выбраться из реки, уносящей в царство мёртвых, и найти любимую. Ася не оставляет его. Вот и сейчас она впереди, хорошо виден светлый образ женщины с младенцем на руках. Сергей знает, это Ася, она держит их дочку Наденьку.
«Ждите меня, мои дорогие, я вернусь!».
Взгляд Сергея скользит по пещере к выходу. Каменные стены сужаются, свод опускается, всё большую часть каменного коридора занимает поток, вот он заполняет всё пространство, Сергей проникает сквозь бурлящую воду в спокойную. Выше лёд. Парень скользит вдоль него до свободного участка, выныривает из реки, поднимается над ней. Воды меньше, чем летом, «бочки» нет – порог спит, как и заснеженные берега, серое небо, тусклое низкое солнце.
Ася по-прежнему сидит у кровати Сергея, смотрит на него.
– Серенький, возвращайся. Ты так долго путешествуешь, я скучаю, любимый!
Напевает:
По щекам Аси скатываются слёзы, тяжёлыми каплями падая с подбородка на обтянутый сарафаном живот.
– Прости меня, любимый. Прости, пожалуйста! Даже если ты не захочешь больше знать меня… нас… Главное, возвращайся, живи. Пожалуйста, живи, Серенький!
Лицо Сергея меняется, ресницы подрагивают, губы шевелятся.
Ася встаёт, наклоняется к Сергею и разбирает едва слышный шёпот:
– Ася… Девочки мои… Люблю вас.
– Ты вернулся? Вернулся!
Сергей открывает глаза, улыбается и говорит громче:
– Торопился, как мог.
Ася обнимает Сергея, он свободной от капельницы рукой гладит её спину:
– В вере, надежде, любви.
Даха Тараторина
С двенадцати лет я мечтала стать писателем. Вот нормальные девочки мечтают встретить принца, а Даха –
Поэтому был филфак, были попытки набить руку, было очень много отличных чужих и ужасных собственных произведений.
Летом 2017 Даха Тараторина впервые появилось в сети. Я боялась, нервничала и литрами поглощала валерианку, но, главное, работала, работала, работала…
Представленный рассказ – первое осознанное произведение, первая попытка сказать что-то миру, а не научиться говорить в принципе. Немного наивный, немного детский, но, как неизменно случается, неожиданный. Даже для самого автора.
Хотите узнать, с чего я начиналась? Тогда приятного чтения!
Группа автора ВК: https://vk.com/volchia_tropa
На ЛитРес: https://www.litres.ru/daha – taratorina/
На стыке
Глава 1. Он
06.55. Стеклов Петр Игоревич, водитель такси, в прошлом – почти интеллигент, ныне – скромный житель небольшого городка, дрых без задних ног.
06.59. Не просыпаясь, Петр Игоревич с ужасом подумал, что сейчас точно позвонит Люська и приторным, как малиновое варенье на мёду, голосочком, спросит:
– Петрусенька-лапусенька, сладенький мой, ты уже проснулся? На работу не опоздаешь, кусенька моя?
Заботливость её объяснялась не столько искренним вниманием, сколько обычной вредностью: сама Люська на работу ходила к половине восьмого, но, коль скоро она всё равно проснулась, чего это Петька спать будет?!
И он, конечно, скажет, что давно встал, думает о ней и готовит диетический салат на завтрак. На самом деле, недокрашенную блондинку он терпеть не мог, придумывал любые поводы, чтобы не приходить на свидания, а не бросал её только потому, что втайне боялся. Люська же, несмотря на всю свою блондинистость, не была абсолютной дурой и бульдожьей хваткой вцепилась в «Петрусика», систематически делающего ей недешёвые подарки, на которые уходила добрая половина зарплаты.
На завтрак Пётр ел яичницу. На масле. Сливочном. Вовсе не из внутреннего протеста: просто ничего, кроме неё, готовить не умел. Понятие же «диетический» вошло в его лексикон благодаря той же Люське, вечно худеющей и помешанной на диетах. По сути, диеты давно для неё превратились лишь в модную «фишку», а фигура, по мнению того же Петрусика, и так отличалась излишней худобой, по крайней мере, ни взгляд, ни руки, случись вдруг незапланированные объятия, ни на чём особо не задерживались.
07.00. Утробными звуками взвыл мобильник, звон его напомнил Стеклову похоронный марш. На дисплее всплыло страшное «Lus'ka» – из трубки потекло малиновое варенье:
– Петрусенька-пусенька, ты не проспишь?
– Н-н-нет… Люсь… Я… это… в метро! И… это… заболел! И… О! Контролёр! Пока, спокойной ночи!
Он нащупал кнопочку с красным телефончиком своего доисторического, но неразбиваемого аппарата, как бы невзначай понажимал на неё «до полного отключения» и снова повалился не подушку в драной наволочке. Сон, поджидавший за тумбочкой, метнувшись лягушачьим языком, навалился на уже почти одинокого таксиста.
Проснулся Пётр к девяти. Точнее, встал, проснуться он так и не удосужился. Натянул носки – один чёрный, другой – тёмно-синий (обнаружив неделю назад, что они разного цвета, Пётр честно попытался понять, почему: покупал вроде одинаковые? Ещё через три дня оказалось, что в шкафу носки тоже разные. Через два до него дошло, но обмен всё равно не состоялся: носимые носки уже слегка попахивали, а постирать их ни одному мужику в голову не придёт).