— Ну и войско! — ухмыльнулся потомок Арпадов и гордым взором окинул своих гусар, которые стояли с обнаженными саблями.
— Кэнер… зоб, — шумели они, нетерпеливо ожидая, что Матоуш посоветует им, где можно раздобыть хлеба для себя и овса для лошадей. Он показал на деревню, дощатые крыши которой были видны вдали, — там они могут получить все, Что им нужно.
— Кэнер… зоб… — продолжали выкрикивать венгры. Усталость, страх перед будущим и голод разжигали их злобу.
— Вперед! — скомандовал офицер и, обнажив саблю, махнул ею в сторону деревни.
Всадники промчались мимо лагеря. Венграм была дорога каждая секунда. В них пылала отвага, дикая, свирепая, безрассудная. В них горел дух орды, который когда-то гнал их предков по степям и пустыням.
— Пошли за ними! — загудел лагерь. Плечи распрямились, взоры обратились вслед венграм — к Льготе.
— Пусть пойдут несколько человек, — сказал капитан Думек, — и добудут припасов на дорогу. Только платить за все наличными.
— А если никто не захочет продавать и двери закроют перед нами, как вчера вечером, — что тогда? — раздалось из толпы.
— Тогда будем штурмовать! — загремел гренадер.
— Штурмовать! — забурлило вокруг.
Небольшая группа, выделенная из отряда, двинулась в путь во главе с Матоушем. За ним с пикой на плече и жаждой в голодном желудке пыхтел Швейда.
Безлюдной и пустой была площадь в Льготе, словно вся деревня вымерла. Ночью жители не спали от страха, а едва взошло солнце, они увидели и услышали, как ночной сторож, который должен был сообщать, что делается в лагере, бегает от одного дома к другому и кричит во все горло:
— В деревню скачет конница, а за ней идут горцы!
— Запирайтесь! Запирайтесь! — послышались крики со всех сторон. Люди запирали ворота, закрывали ставни, прятались в подвалах и чердаках и, выглядывая из слуховых окошек, ждали, что будет дальше. Было видно, как гусары выехали на площадь и остановились перед зданием с вывеской. Что было написано там, они не разобрали, но на ней был нарисован большой бокал, полный красного пива с белой пеной. Это они поняли.
— Корчма… кэнер… шер… зоб… виз…[11] — обрадовались венгры, слезли с коней и начали колотить в ворота. Но все было напрасно; никто не отозвался. Они выругались и стали совещаться. Дорога была каждая секунда; быстрота была их спасением. Кроме жажды и голода, их волновал и страх перед австрийским войском.
«Наверно, спят еще!» — решили гусары и еще нетерпеливее и сильнее забарабанили в ворота. Когда это не помогло, они пришли в ярость.
— Элраболни! На штурм! Уничтожить это гнездо, где нам и воды напиться не хотят дать!
В это время подошел Матоуш со своим отрядом.
— Штурмовать! Штурмовать!
Затрещали косяки, повалились ворота. Крепость была взята. Возбужденная толпа ворвалась в дом. За венграми в конюшни, курятники, чуланы и погреба вломились гвардейцы. Пиво лилось рекой. Вместе с жаждой командовал голод. Мычали в хлеву коровы, хрюкали поросята в свинарнике, гоготали гуси, суетились куры. В доме и во дворе стоял шум, гам, треск; слышались крики и жалобы людей, очнувшихся от страха и защищающих свое имущество.
— Сюда едут драгуны! — послышалось вдруг с площади.
— Драгуны! Драгуны! — разнеслось по деревне от дома к дому.
Через несколько минут можно было видеть, как гусары бешеным галопом неслись к Турнову. Остались одни горцы.
ГЛАВА IV
— Розарка, вставай! Что я тебе скажу! — кричал не своим голосом папаша Кикал дочери, спавшей в каморке на чердаке. Было раннее утро, солнце только что взошло.
— Что случилось? — спросила Ружена, сойдя вниз в сени.
— Страшное дело!.. Сегодня после полуночи вернулись гвардейцы… Солдаты убили несколько человек, а остальные убежали.
— Кого убили?
— Винцу, сына старосты, Петра Гучека, Тонду Стрнада, старого Швейду Бабеца… Я и не упомню всех… Да, чуть было не забыл, — Матоуша тоже.
— Матоуша! — охнула дочь, с трудом переводя дыхание.
— Ну да, Матоуша и много других… На селе все плачут. Ты скажи Иржику, когда увидишь его, чтобы он вернул мое старое ружье… Я сейчас ухожу.
— Куда?
— Жена Томши передала мне через девочку, что у них корова заболела после отела.
Отец нахлобучил шапку и вышел, но тут же вернулся:
— Не забудь о козах, дай им вместо травы немного сена с запаркой.
Заботы о животных всецело поглощали его мысли, всю его душу. Он исчез в дверях.
Ружена вышла за ним на улицу. Жалобные причитания неслись со всех сторон. В верхнем конце деревни, на завалинке, плакала по мужу молодая Ведралка; в нижнем, у порога, ломала себе руки и причитала по сыну старая Бильчиха. Плач стоял во всей деревне. Стоны и вопли болью отдавались в сердце Розарки. Она ходила сама не своя. Накормив коз, дала поесть отцу, который вернулся от больной коровы, и села в палисаднике под окнами. Там рдел пион, благоухала леванда, распускались белые венчики бузины, а за изгородью на лугу дикая яблоня и вишня были усыпаны поздними цветами, в которых жужжали пчелы. Распевали пеночки. Весна ликовала. Но девушка, ничего не видя и не слыша, смотрела в землю, словно оттуда должна была вырасти для нее новая жизнь с новыми надеждами.