— Тонча! — восклицает он, пораженный.
Девушка не ответила, только еще ниже опустила голову. На побледневших щеках мелькнул слабый румянец стыда.
— Беги с пряжей домой, а то замерзнешь… Беги! Скорей беги!
— Пан патер… — шепчет девушка.
— Он уже не имеет права тебе приказывать.
Девушка не знает, может патер приказывать или не может… Кругом толпятся зеваки.
— Не слушай этого безбожника! — кричат старухи.
— Не бойся и беги отсюда, — советуют молодые парни.
— Пойди и скажи, что холодно, пускай он простит тебя; скажи, что вперед всегда будешь доматывать, — советуют те, которые стараются ладить со всем миром.
Нестройный говор, шум, спор. Старухи и деды держат сторону священника, молодежь — на стороне Матоуша. В это время в костел проходит священник. Он видит толпу, слышит говор.
— Что это тут делается, перед храмом? Кто нарушает спокойствие?
Старушки жалуются наперебой:
— Сапожник Штепанек из Вранова уговаривает эту обманщицу, чтобы она убежала.
— Правда это, Матоуш?
— Правда.. Идем, Тонча, — отвечает тот строптиво и, взяв девушку за руку, хочет увести ее.
— Люди добрые, не пускайте ее, пусть ответит за свое мошенничество! Только тогда простится ей грех.
Некоторые, наиболее усердные, бросаются выполнять приказ.
— Ребята! — кричит Матоуш окружившим его товарищам. — Не дадим ее в обиду!
— Не дадим в обиду! — подхватывают они.
Из толпы слышатся возгласы:
— Опять этот смутьян сапожник безобразничает!
— Правильно делает, что заступается за бедных людей!
— Большой грех — идти против священника…
— Если он священник, так пусть занимается своими святыми делами, а не пряжей!
— Подумаешь, какое преступление… Из-за нескольких ниток мучить девку!
— Я не хотела никого обманывать, — жалуется Тонча. — Я ошиблась.
— Ну еще бы, конечно ошиблась, — язвительно ворчит старая Жантова. — Каждая говорит так, когда ее выставят на позор перед народом.
— Что тут долго разговаривать! — кричит Матоуш. — Ребята, давайте окружим ее и уведем отсюда.
Толкотня страшная, люди кругом напирают, сбиваются в кучу, шум усиливается, старухи тараторят. К грешнице бросаются пожилые женщины; набожные люди возмущенно ропщут. Со всех сторон собираются зеваки. Священник, пораженный, сначала молчит, потом поднимает руки, как для благословения, и обращается к толпе:
— Люди добрые, оставьте безбожника и вступите в храм, дабы не осквернить это святое место каким-нибудь недобрым поступком. С этим смутьяном и подстрекателем рассчитаются власти.
— А с вами рассчитается весь мир, когда наберется ума! — отрезал ему Матоуш, взял Тончу за руку и сошел с ней вниз по ступеням. Молодежь шумно двинулась за ним. Девушка продолжала держать в руке свои недомотанные пасмы, смотрела вокруг, удивляясь происшедшему; на губах ее играла радостная улыбка.
— Спрячь пряжу за пазуху! — смеялись парни и, весело распевая, гурьбой пошли тю селу.
Священник входит в ризницу, а капеллан, который должен прислуживать ему во время литургии, идет за ним, как бы желая помочь.
— Видели вы этот бунт?
— Да, к сожалению.
— Здесь всегда царил святой мир и покой. Люди безропотно работали, слушались, молились, а мы руководили ими, как нам велит долг святой церкви. Пока не пришла эта нынешняя недобрая пора, люди думали только о небесах.
— Черта с два они думали о небесах. Варили картошку да мучную затирку, ходили на барщину и видели перед собой ад со смолой и пламенем, про который вы все время рассказывали с амвона, потому и боялись, — ворчал про себя старый церковный сторож, надевая на патера стихарь.
Вскоре начал играть орган, и в костеле запели гимн: «Боже милостивый, ниспошли на нас духа святого». Матоуш встал прямо перед кафедрой, к которой ведет из ризницы маленькая дверь со ступеньками.
Пение закончилось. Замолк орган. Открывается дверца кафедры, появляется проповедник. Квадратная шапочка чернеет над его костистым, суровым лицом и белым одеянием. Он оглядывает собравшуюся паству. Видит старых крестьян с опущенными головами, с искривленными позвоночниками; они всю жизнь гнули шею не только перед начальством, но и перед лакеями из замка; видит лысые головы с сединой на висках, видит старух, закутанных в шерстяные платки, из которых выглядывают носы и трясущиеся подбородки. Эти плешивые деды и старые бабки представляют для него самое приятное зрелище. Он видит и новое поколение — непокорных крестьян и рабочих, которых он собирается направить на путь истинный, чтобы они не портили стада господнего. Но прежде всего он видит этого смутьяна, который назло ему встал внизу, перед кафедрой, в своих щегольских сапожках.