— Что это по сравнению с вечностью!.. — улыбнулся он, выслушав решение суда.
— Много тебе дали? — спросила мать, едва он открыл дверь.
— Только четыре месяца… Принес мне Гонза Доубалек газету?
— Она там, на столе… Только сначала поужинай. — Мать высыпала на стол картошку.
— Ешь и брось читать!
— Чтоб они провалились! — выругался Матоуш, швырнув газету на стол.
— Что такое, что случилось?
— В Моравии, в Кромержиже, разогнали сейм. Новый император отменил все, что обещал старый; значит, все останется, как раньше.
— Снова будет барщина?
— Наверно.
Мать вздыхала, сын ругался. Грустно стало в избе. Ночью старушке снилась барщина, сыну — суды и сейм. Но когда они встали утром, на душе стало веселее: на улице уже вступала весна в свои права. Жаворонки, скворцы и прочая птичья мелюзга принесли весну в своих горлышках и клювах. На проталинах весело кивали белыми головками подснежники. Пробуждающаяся весна стучала в окна и звала Матоуша на улицу. Он послушался и почувствовал, что его глаза, уши и он сам полны дыханием весны. На улице он засмотрелся на двух сидящих на ясене пеночек; они с упоением распевали свои песенки, а потом улетели в синее небо.
«Нет… Добровольно не пойду отсиживать. Если хотят, пусть придут за мной», — решил он про себя и пошел на Гавлову просеку поведать свои мечты полям, лесам и березам, соки которых тянулись через почки к солнцу. Когда Матоуш возвратился домой, старый Бельда уже отзвонил полдень.
— Матоуш, — упрекнула его мать, — заходила за подметками Анча Гаек и Петр Учик за башмаками, а старая Ведралка — за туфлями. Столько работы у тебя лежит, а ты бродишь по лесам.
— Не ругайтесь, мама. Я все сделаю. Все сделаю.
— И еще тут была госпожа учительша. Нужно снять у нее мерку на ботинки.
«Вон что! — улыбнулся он про себя. — Розарка… Мерку на ботинки!..»
ГЛАВА V
Полночь. Через горы из местечка к Вранову идет молодой человек в черной сутане. Заходящая луна освещает ему дорогу. На вершине путник ненадолго остановился, осмотрел лощину, где раскинулось его родное село. Луна зашла. Небо без звезд сразу сделалось серым, словно черепичная крыша, под которой, как старая изба, скорчился старый мир. Собаки охраняют его. Кругом полная тишина.
— Все спит, — шепчет молодой человек. Но он ошибается. Не спят заботы, не спит страх за завтрашний день, не дремлет скупость. Не спит и его родная матушка. Она думает о сыне. И он сейчас думает о ней; думает с болью. Горечью наполнено его сердце, так же как голова — беспокойными думами. Молодой человек медленно спускается с горы. Он чувствует разрыв между тем, чем живет его сердце, и тем, что ожидает его дома. Поэтому он боится своего дома, хотя и любит его и тоскует по нему, как усталый путник по отдыху. Вон посреди села стоит их избушка. На темном фоне ночи она кажется глазу еще чернее; но перед мысленным взором человека возникает только светлый образ.
Послышался лай собаки.
— Волчок, ты узнал меня издали и бежишь встречать? Ну пойдем, только не прыгай на меня.
Он погладил пса по спине, и они пошли вместе. Это ведь старые друзья. Еще студентом молодой человек взял себе щенка и часто играл с ним.
У дома журчит вода, стекая из жолоба в подставленное корыто. Около него — старая развесистая липа. Запоздалому путнику чудится, будто от нее исходит прекрасный аромат, а в ее цветах жужжат пчелы, хотя сейчас начало мая и на деревьях только что появилась листва. Даже мычание теленка в хлеву западает в сердце, где приютились воспоминания детства. Здесь все, что он видит, каждый звук, который он слышит, сглаживает разрыв между тем, что кипит в душе, и тем, что его окружает.
Бух, бух, бух! — стучит он в двери пристройки, где обычно спит его младший брат.
Но крепко заснул Петрик, не слышит. Снова громкий стук.
— Кто там?
— Войтех… Пусти меня, только не шуми, не разбуди отца и мать.
И вот они сидят в комнате при свете лучины.
— Мы уже думали, что ты погиб где-нибудь, а ты вот какой, в сутане…
— Это я только так переоделся.
Старший брат собирался снять свое одеяние, когда родители появились на пороге.
— Войтишек, ты жив?! — радостно воскликнула мать, поцеловала сына и, глядя на сутану, спросила: — Значит, ты все-таки станешь священником?
— Нет, не стану.
Старушка осеклась; на глазах ее выступили слезы.
Отец сурово нахмурился.
— Тогда почему ты носишь эту черную рясу? Скинь ее, чтобы она зря не лезла матери в глаза!