— Остановимся сперва в трактире у Верунача.
— У Верунача? — спросил Войта, очнувшись от тяжелых дум. Сердце у него сжалось. Он усмехнулся. В воспоминаниях промелькнула Тонча. Недолгой была их юношеская любовь, но песня ее звучала в его душе даже тогда, когда Войта был далеко-далеко, за темными лесами.
В горнице никого нет. Только кот мурлычет на печи и зелеными глазами смотрит на двери, над которыми вырезана и раскрашена надпись: «Сегодня за деньги, завтра даром». Видно, кот учится читать. «Завтра даром», — рассмеялись в лицо Матоушу раскрашенные каракули. Он нахмурился, но потом улыбнулся:
— Войта, завтра даром.
— Да, — согласился товарищ, — завтра даром!
Трактирная шутка словно воскресила их радужные надежды. Из соседней комнаты вышла девушка.
«Тонча!» — хотел воскликнуть Пехар и пожать ей руку, но остановился, пораженный ее грустным видом. Васильковые глаза девушки были печальны, щеки, розовые, как зреющие ягоды, залиты слезами; светлые волосы заплетены в косы. Такой он видел ее в последний раз, когда признался, что по настоянию матери станет священником и пойдет в семинарию.
— Тоничка, что с тобой?
Девушка взглянула на Матоуша и смутилась.
— Это мой хороший товарищ, его нечего бояться. Помнишь наверное, как он играл черта, когда врановцы ставили спектакль?
Тонча кивнула головой. Кто же не знал Матоуша!
— Какой-нибудь секрет?
— Отец сегодня ночью вернулся из Праги, — прошептала девушка, остальное досказали слезы.
Дверь в горницу отворилась, а на пороге появился сам старый Верунач в шапке, с палкой, лицо его было мрачно, взгляд злой; он был чем-то озабочен, куда-то, видимо, спешил, чего-то боялся.
— Иди, помогай матери, — напустился он на дочь и удивленно взглянул на гостей. Девушка ушла.
— Вы меня не узнаете?
— Молодой Пехар из Вранова… Узнал и все знаю… Кто это?
— Наш верный товарищ.
— Что вам тут нужно?
— Я принес листовки и хочу поговорить с вами и Бурианом о важном деле.
— Ради бога, только не это; и бумаги сейчас же брось в печь.
Войта крепко прижал к себе свое сокровище, не понимая, почему это нужно сжечь. Верунач подошел к нему.
— Давай сюда все, что у тебя в кармане, иначе попадешь на виселицу.
Верунач сунул руку в карман Войты, вырвал бумаги у защищавшегося заговорщика, одним прыжком очутился возле печи, где варилась похлебка к ужину, и через минуту пламя поглотило то, что должно было поднять народ на восстание.
— А теперь бегите, не мешкая. Я переоденусь и бегу тоже.
— Что случилось?..
— Измена… Найман… Буриан. Подробно рассказывать некогда… Дорога каждая секунда… Сюда может нагрянуть полиция… Бежим отсюда… В лесу по дороге я вам все расскажу.
Все трое вышли задним ходом и через сад с душистыми цветущими грушами, черешнями и яблонями быстро пошли к темневшему в стороне лесу.
Тонча боялась за отца, боялась и за Войту, она глядела им вслед, пока они не скрылись в темных густых соснах.
Девушке казалось, что дыхание Войты волнами струится в ее сердце, мозг, в кровь. Мысленно она летела за ним в темный бор, бежала в широкие поля. А в душе ее звучала грустная песнь разлуки:
Деревенская горница. В углу у трехногого стола сидит богатый крестьянин Буриан. Лысина его блестит; на лице, обрамленном густой черной бородой, торчит большой нос. Жена сидит на лавке у печи.
— Иуда!.. Предал зятя Верунача, мужа моей бедной сестры, предал господина Арнольда, лучшего друга, который дал нам взаймы денег, когда у нас хотели продать дом за долги.
Муж кричит и стучит кулаком по столу:
— Чтоб ты провалилась… не говори мне об этом! Если еще раз заикнешься, я тебе руки-ноги переломаю!
— Ты Иуда, Иуда… Буду говорить об этом до смерти, расскажу детям, когда вырастут… И люди об этом скоро узнают.