— Войтех, сюда впотьмах пробирается жандарм. Я закрою дверь на замок и засов, чтобы ему пришлось стучать и ждать, пока я открою. А вы скорей полезайте на чердак. Там у хозяина сложена солома. Я ее уложил по-своему и оставил пустое место между соломой и крышей, где у меня спрятаны нужные вещи. Пролезайте туда справа и как следует заткните дыру около крыши снопами и соломой, чтобы не было видно. А теперь марш на чердак.
Гость вскарабкался наверх, и старик убрал приставную лестницу.
Бух… бух… бух!.. — услышал Войтех, как только забрался в тесное убежище.
Бух… бух… бух! — застучали сильнее, и послышался голос:
— Откройте!
— Кого там черт принес в этакую пору? Спать не даете! — закричал дед в ответ.
— Это жандарм… Именем закона откройте!
— Каждый может сказать: «жандарм»… Тут вот недавно, в Рыбницах, Тонда Ванек тоже услышал стук в ворота, спросил, кто это, ему сказали, что жандармы с ночным обыском, а когда открыл… бац… и получил дубиной по лбу… Не прошло и получаса, как два негодяя дочиста ограбили дом, а Тонда до сих пор еще лежит с пробитой головой. Избушка далеко от жилья, и осторожность никогда не мешает.
— Я должен произвести обыск, и если вы не откроете сейчас же, то будете отвечать за сопротивление перед властями. Именем закона предупреждаю вас в последний раз.
— Я не могу глазами просверлить дверь и увидеть, кто вы. Идите за старостой, пусть он подтвердит… Я узнаю его по голосу… А если вы будете стучать дальше, я позову на помощь…
— Подожди, негодяй!.. В кандалы закую. Я тебе покажу…
Но вместо ответа жандарм услышал вопль:
— На помощь, люди добрые!.. Кто-то лезет ко мне!
— Чертов болван! — выругался Коевак, не переставая ломиться в двери. Однако он напрасно старался. Старик орал из слухового окна во все горло:
— На помощь, люди добрые!..
В трактире, находившемся неподалеку, услышали крик, выбежали на улицу, и через минуту от дома к дому неслось:
— К Доленяку воры лезут!
Люди бежали с мотыгами, вилами и топорами. Прибежали два караульных, каждый из них держал пику и фонарь в одной руке, свисток в другой. Они старались изо всех сил, так что свист разносился по всему селу. Тогда, по новым законам, в каждом селе полагалось выставлять на ночь караульных. Прибежал разбуженный староста, и толпа с криками направилась к избушке.
— На помощь!.. Кто-то лезет ко мне! — не прекращались вопли из избушки.
— Проклятый прохвост! — трясся от злости блюститель общественного порядка, завидев Наймана.
— Дядька, — кричал батрак Чапека Иржи, стороживший в эту ночь, — это не вор, это господин жандарм: он хочет сделать у вас обыск.
Караульный осветил при этом лицо и голову жандарма так, что дед увидел, как блеснули в темноте каска с шишаком и ружье.
— Господи Исусе… что я наделал! — заныл старый браконьер, спустился, хромая, с чердака в сени и открыл дверь. Жандарм вошел в избу. За ним втиснулась целая толпа и, видя, как сокрушается Доленяк, посмеивалась над ним.
— Ради бога, простите, господин жандарм… Я не виноват. У меня от страха в голове помутилось, когда я вспомнил о Тонде Ванеке… Глядите, до сих пор руки от страха трясутся…
Руки у него действительно тряслись, но не от страха, а от старости.
Обратившись к Найману, старик добавил:
— А вы, староста, ради давнего знакомства замолвите словечко.
— Чертов дед! — выругался жандарм и занес над ним приклад.
— Оставьте его… он и вправду, наверное, думал, что к нему лезут воры, — успокаивал Коевака Найман, который втайне боялся Доленяка.
Заступничество старосты помогло, и Доленяк отделался ударом приклада в спину.
— Где ты, дубина, спрятал человека?
— Нет здесь никого, кроме меня и вездесущего господа бога, — отвечал хромой.
Собравшиеся расхохотались.
— Разбойник не много бы награбил в пустой берлоге старого кузнеца.
— Убирайтесь вон отсюда… Марш! — напустился жандарм на зевак и добавил: — Останутся только караульные с фонарями и староста.
Когда зрители ушли, жандарм начал шарить в избенке.
Войта, спрятавшись в своем убежище, слышал стук в дверь и понял, что это пришел жандарм с обыском. Потом он слыхал, как старик во все горло орал из слухового окна. Но снопы и солома заглушали звуки, поэтому Войта не знал, что дед наделал столько шума. А когда до него стали доноситься отдельные выкрики окружившей избенку толпы, он перепугался не на шутку: исчезала надежда на спасение. Наконец голоса стихли, и беглец замер в мучительном ожидании.