Внизу была осмотрена прежде всего маленькая каморка и сени.
— Здесь никого нет, — шептал староста.
— Где же в этой собачьей конуре ход на чердак? — злобно спросил Коевак.
— Правда, что собачья конура, — сокрушенно согласился дед и добавил: — В этой собачьей конуре нету и хода на чердак.
— А как же вы туда влезаете?
— По лесенке.
— Где она?
— Здесь.
— Покажите.
— Хороша, нечего сказать… Да ведь здесь доброй половины ступенек нет.
— Ваша правда, — униженно подтвердил Доленяк.
— Что у вас там, наверху?
— Половина — пустая, а в другой сложена солома.
— Полезайте туда.
Хромой залез первым, потом влез с фонарем один из караульных. Найман за ними. Когда все уже были на чердаке, храбро вступил на лестницу и блюститель порядка. При этом он вспомнил об известном разбойнике Амброже, который, спрятавшись на чердаке, застрелит жандарма, когда тот, желая его арестовать, полез за ним и показал голову над лестницей. Этого и боялся Коевак. Он твердо стал на ступеньку, снял с головы каску, надел ее на штык и поднял над лестницей. Если враг выстрелит, так в него не попадет, ведь люди в такие минуты бывают вне себя и не дожидаются верного момента.
«Этот жандарм, видно, с ума сошел», — подумал старик-браконьер, не разгадав его осторожного замысла.
Жандарм простоял так с минуту.
«Ага… не может лезть дальше… боится, чтобы окаянная лестница под ним не обломилась», — подумал хромой.
— Ваша милость, дайте мне руку, я вам помогу.
Страх заставил деда лицемерить, учтивостью он хотел задобрить злого гостя. Но «его милость» даже не обратил внимания на предложение и через минуту был наверху. Прежде всего он осмотрел пустую половину чердака, где ему посветил караульный.
«Верно, в соломе», — подумал жандарм и приказал:
— Разбросать солому!
Дрогнула душа Доленяка. Он сделал усилие над собой.
«Эх, — подумал он, — вот невидаль!.. Несколько месяцев тюрьмы. Не убьют же меня… Больше вынес в жизни».
Но страх пронизывал мозг, нервы, проникал в кровь и добирался до сердца.
«Сейчас найдут не только Войту, а и мое старое ружье, петли, капканы, да еще и заячьи шкурки».
— А ну, скорее поворачивайтесь, — торопил Коевак. — Ты, караульный, помогай.
Сам жандарм и пальцем не шевельнул, а только шептал: «Habt Acht!»[17] Он уставился на кучу соломы и держал ружье наготове, чтобы в случае опасности сразу выстрелить.
Крепость, где был спрятан Войта, разваливалась. Он слышал, как рассыпается груда снопов, а с нею и его надежда на спасение. Сердце Войты учащенно билось, мозг усиленно работал; нужно было использовать несколько оставшихся минут.
«Прыгну вниз, а там будь, что будет!»
Войта заметил в крыше окошечко величиной с каравай. Сквозь него не пролезть; выломать доску — нет ни сил, ни времени. Он метался в тесном укрытии, словно зверь в клетке. Неожиданно нащупал в углу старое ружье браконьера, взял его. Сунул в ствол шомпол с винтовой нарезкой на конце и, вытянув кусок пакли, прикрывавший заряд, убедился, что ружье было заряжено дробью.
Им овладела отчаянная решимость:
«Нет… в руки не дамся… Выстрелю… убью, а потом убегу».
Войта подполз к месту, откуда грозила опасность. Шум отбрасываемых снопов усиливал его волнение. Больше половины было уже разбросано.
«Без толку… никого здесь нет», — подумал Коевак и, чтобы окончательно убедиться, воткнул штык в оставшуюся кучу соломы. Но штык ничего не нащупал.
— Довольно! — сердито крикнул он.
— Ну и работка! Ох, как я вспотел! — облегчил свою душу Доленяк, вспотевший больше от стража, чем от работы.
Жандарм отпустил караульных и пошел с Найманом шарить у Веруначевых.
— Я знаю, что в этом трактире часто по ночам играют в карты… Вы, староста, подождите здесь, около дома… Я посмотрю, не играют ли сейчас… У них нет собаки?
— Нет… Позавчера ее отдали живодеру.
Жандарм подошел к дому, где еще горел свет, и, приподнявшись на носки, заглянул в комнату через выходящее в сад окно. В комнате было пусто, в тишине раздавалось тиканье часов. На лавке у печки сидела жена Верунача и плакала — тихо, без слов, утирая передником слезы.
«Черт тебя возьми, баба… реви!» — подумал Коевак, рассерженный неудачей. Он кивнул старосте, и оба подошли к двери. Дверь была заперта.
Бух… бух… бух!.. — донеслось до слуха хозяйки. Она зажгла лучину и вышла с ней в сени.
— Кто там?..
— Откройте… Ночной обыск.
Вошли в дом.
— Вы ходите с зажженной лучиной в сенях, где полно вещей, которые могут легко загореться!.. — сказал жандарм, вытащил книжку и записал штраф. Хозяйка молча ввела непрошенных гостей.