«Плачьте… ревите… жалуйтесь», — думал он, вспоминая, как сам хныкал, когда его била мачеха, а жестокий отец выгонял из дому за непослушание, как он душил в себе слезы, когда голод и нужда гнали его по свету хуже, чем провинившегося солдата удары палки по спине. Вспоминал Коевак и о том, как он доходил до бесчувствия, как под ударами судьбы ожесточалось его сердце и он подавил в себе сострадание к людям. Он откинул мешающее таким людям, как он, бремя совести. Теперь он сам несет людям горе и слезы, мстит за то, что претерпел в молодости. Жандарм спешил так, словно догонял что-то во мраке; это «что-то» был» золотые звездочки, которые когда-нибудь будут пришиты к его мундиру. Воспоминания и мечты жандарма о будущем прервал крик совы в чаще леса. На дрозда он вечером не обратил внимания, сову же сразу услышал, ибо сова — птица мудрости и пророчества.
Батраки Верунача быстро пришли в себя. Якубец понес овес к Барте в избу. Иозка вскоре забрался к Маржке на сеновал. Маленький Еник уснул. Только мать с дочерью еще долго плакали.
Было за полночь. Тощий месяц выставил свою старую сгорбленную спину из-за высокого ельника и рассеял ночную печаль по окрестностям Лоукова. Хромой Доленяк, скрываясь в тени избенки, оглядывал деревню; при слабом свете луны он увидел, как за холмом скрылся жандарм.
— Иди к черту! — проворчал дед и обернулся в другую сторону, к господскому лесу, высокому и густому. Там, в ночной мгле, дремали все его надежды; там в шкурках серн и зайцев бегало его счастье, его богатство. Дед видел, как ему кивают верхушки деревьев, волнуясь, словно их ласкает рука невидимого великана. Но ему некогда сейчас думать об этом, у него сегодня много забот.
— Войтишек!.. — зовет старик, постучав в окно.
Пехар превратился сначала в Войтеха, потом стал Войтишком, и Войтишек становился все милей и милей сердцу старого браконьера.
— Войтишек! Выходите, — позвал старик, снова постучав в окно.
Молодой человек вышел и спросил, чего он хочет.
— Воздух чистый… Ну, что же теперь?
— Посоветуйте!
— Я бы вам посоветовал, да послушаетесь ли.
— Пока не услышу, не знаю — послушаюсь или нет.
— Вы сказали, что у вас нет ни гроша на дорогу… У меня есть ассигнация, я недавно выручил за шкурки… Я ее вам одолжу; этого хватит и на пиво и на хлеб до Праги. А девушку забудьте и здесь не показывайтесь… Если вас увидит новый староста, будет плохо… Попробовали уже — и чуть не попали впросак. Мне кажется, тут пахнет тюрьмой, иначе бы Верунач не убежал.
— Больше, чем тюрьмой… речь идет о жизни.
— Ради господа бога… Что же вы наделали?!
— Мы хотели, чтобы вся панская земля и все их имущество были разделены между бедняками.
— А леса?
— Конечно, и леса.
— Господи, вот было бы счастье… Я часто думал, что не будет на свете лучше, покуда так не сделают. И вы хотели всех господ перебить?.. Да, правду сказать, они этого заслужили.
— Нет… Только отобрать у них то, что они отняли у нас, чтоб все было общее.
— Правдам вот была бы радость! Не стало бы ни господ, ни богачей, ни слуг, не было бы голода, не продавали бы за долги избы бедняков, не продали бы и мою кузницу. Да… Так вы один из тех… Я вам дам золотой, но вы мне должны отплатить за это.
— Не отплачу, потому что не возьму его.
— Вы же сами сказали, что можете поплатиться головой… Бегите!
— Только переговорю с Тончей.
— Как бы вам не попасться к ним в лапы! Эта собака Найман все пронюхает. Виселица или пуля — не пустяк, да и тюрьма — не трактир… Я только месяц был под арестом, когда господского стражника на барщине погладил, и с меня хватит на всю жизнь.
Чем больше старик уговаривал Пехара бежать, тем сильнее было желание молодого человека увидеть Тончу: образ ее заслонил все.
— Нет, останусь!
— Крест тяжкий с этим человеком!.. Конечно, молодая кровь. Я тоже был таким, когда ухаживал за моей покойницей…
Воспоминания теснились в голове старика. Он молча набил трубку, закурил и задумался.
— Так посоветуйте, — нарушил молчание гость.
— Сидите в избе и ждите.
Старик больше ничего не сказал и ушел.
— Хозяйка, у меня в избушке человек, он принес вести от вашего мужа, — сообщил Доленяк Веруначевым. Мать и дочь еще не спали. Рассказывая о молодом человеке и о том, как он счастливо отделался от жандарма, старик, однако, не проговорился, что этот молодой человек — Войта Пехар.
— Что ему нужно?
«Тончу и денег», — усмехнулся про себя старик, а вслух произнес:
— Не знаю… Не сказал, но ему нужно где-нибудь переночевать.