Ружена встала, собираясь идти.
— Уже пора.
— А куда же нам идти? — спросили товарищи.
— Идите к моему отцу… У него переночуете.
Все направились к избе Кикала.
Матоуш и Тоник Зах лежали на сене в риге, им не спалось, и они разговаривали. Через щели в стене пробивались лучи месяца. Он в старости любопытен, как женщина, и любит погреть свою высохшую душу у огня человеческих страстей.
— Матоуш, Розарка крепко поймала тебя?
— Просто мы с ней друзья с детства, вместе ходили в школу, вместе скот пасли у Гавла, читали на пастбище книги о Рюбецале, Робинзоне, Уленшпигеле. Когда стали старше, вместе пели на хорах, ходили на танцы, играли на сцене… Все это срослось с человеком… Да, я хотел бы, чтоб она была моей подругой.
— Чужая жена — подругой?.. Женщина всегда останется женщиной, ее дружба — поцелуй и все остальное, что с ним связано. Она ограбит тебя…
— Но нечего грабить…
— Душу ограбит, все возьмет. Останешься в чем мать родила. Женщина — пиявка, она кровь из тебя высосет.
— Но Ружена…
— Она была милой, хорошей, когда девушкой носила нам обед и пасла с нами скот; была милой, хорошей, когда сегодня вечером у ключа вспоминала вместе с нами детство… Но все это только минуты, и по ним нельзя судить о жизни.
— Я одинок, а человеку нужен кто-то близкий. Я как-то читал, что только злые люди любят одиночество.
— Я буду с тобой, если хочешь. Будем друзьями…
— Да, — повторил Матоуш, — будем друзьями… А теперь расскажи, где ты был и что тебе пришлось пережить. С того времени, как мы расстались еще мальчишками, о тебе не было ни слуху ни духу, мы все думали, что ты погиб где-нибудь.
— Это долгая история. Я расскажу тебе, что я пережил за последний год. Хочешь послушать?
— Рассказывай.
— Ты ведь знаешь, что венгры восстали против Вены?
— Еще бы не знать!
— Знаешь также, что в Дебрецене свергли Габсбургов с венгерского престола, провозгласили республику и издали манифест?
— Я тогда сидел в тюрьме, но кое-что долетало и через решетку.
— И о венской прошлогодней революции ты ничего не слышал?
— Так ведь об этом все газеты писали.
— Когда загорелся арсенал и мы взяли его, я захватил самую лучшую винтовку, и дело пошло на лад. Как и в Праге, подошел со своим войском Виндишгрец и атаковал нас. На баррикадах в Егернцайле разгорелся страшный бой. Мы им там дали жару! Командовал Бем, наш славный генерал. Вот это парень! Пули свистят у него над головой, а он глазом не моргнет и, как дьявол, приказывает идти вперед… Но только нам пришлось отступить, на стороне противника был перевес сил. Горожане, те, что шли с нами до поры до времени, разбежались; разбежались и студенты; остались только мы, рабочие. Услышав, что венгры идут нам на помощь, мы снова вступили в бой. Палили ружья, гремели пушки, костелы горели, но все наши усилия были напрасны. Венгров разбил Елачич, нас предали господа из городской думы, ну мы и потерпели поражение… Прятались и бежали, кто куда мог. В городе стали преследовать участников восстания, особенно рабочих. Кого удавалось поймать, расстреливали. Искали Бема. Но он смелый, как лев, хитрый, как лиса, а прятаться умеет, как ласка.
— А ты как спасся?
— Это просто анекдот, дружище. Мы отступали после поражения. Уже темнело. Издалека еще доносились выстрелы. Я с одним хорошим товарищем свернул в переулок и, крадучись, пробирался вперед. В сумерках мы заметили закутанного в плащ человека. Опередили его, заглянули ему в лицо и, несмотря на плащ, узнали нашего Бема. Отдали честь и хотели идти дальше. «Ребята, — окликнул он нас, — подождите. Скорее найдите гроб!» Мы поняли его. Все очень любили Бема и готовы были отдать за него жизнь. Он начал тихонько объяснять нам. По-немецки он говорил плохо, а когда увидел, что мы оба чехи, заговорил по-польски. Мы прекрасно его поняли. Он вставлял иногда и чешские слова. Генерал рассказал, что в прошлом году на троицу он тайно находился в Праге во время баррикадных боев. Ты ведь знаешь, что он поляк из Галиции?
— Знаю, знаю.
— Случайно мы очутились в переулке, где я прежде работал у гробовщика. На счастье, мастер был старым гвардейцем и земляком. Когда наш гость, имя которого мы не назвали, дал ему горсть ассигнаций и дукат впридачу, он стал очень любезным. Генерал быстро лег в гроб, я — в другой, а товарищ — в третий. В полночь пришли с обыском. Глупые — осмотрели чердак, погреб, квартиру, а о гробах и не вспомнили. Господи, как было страшно! Около дома ходили, кричали и пели пьяные солдаты… Мы с товарищем не сомкнули глаз, а генерал наш храпел вовсю. Он, бедняга, очень устал. Когда утром на улице все стихло, генерал прежде всего позавтракал, потом мы его снова положили в гроб и покрыли крышкой с огромным крестом сверху. Но, чтоб можно было дышать, в досках мы со всех сторон провертели дыры для воздуха, потом поставили гроб с мертвецом на носилки. Мы оба оделись в черное — обменяли свою одежду у чешки-хозяйки. Она наполнила наши карманы пирожками, и мы отправились с мертвецом на улицу. Так горсть ассигнаций и дукат совершили чудо.