Именно Джолейн нашла в Грейндже старый дом на углу Кокосовой и Хаббард, именно Джолейн внесла первый платеж. Она была тронута и втайне гордилась, когда Лоуренс нанялся на автостраду Билайн приемщиком платежей – пока его не арестовали за кражу гигантской сумки с мелочью. Тем вечером, упаковав всю одежду, драгоценности и туалетные принадлежности мужа для Армии спасения, Джолейн развела на заднем дворе костер из его юридических книг, архивов, письменных показаний и переписки с адвокатурой Флориды. После развода она спросила доктора Кроуфорда, нельзя ли уменьшить количество ее рабочих дней в клинике до трех в неделю; она сказала, что ей нужно время для себя.
Тогда-то она и начала исследовать Симмонсов лес, холмистый всплеск поросли дубов, сосен и пальметто на окраине города. Один или два раза в неделю Джолейн парковалась у автострады, перепрыгивала через низкий проволочный забор и растворялась в лесу. Любые зеленые заросли были приключением, любая просека – заповедником. В блокнот на пружинке она записывала встреченную живность – змеи, опоссумы, еноты, лисы, рыжая рысь, полдюжины видов крошечных певчих птиц. Малютки-черепахи жили в протоке – Джолейн не знала ее названия. Вода в протоке была цвета абрикосового чая, она струилась через рощицу мшистых дубов вниз к подмытому течением песчаному обрыву. Там Джолейн обычно останавливалась передохнуть и пообедать. Однажды днем она насчитала одиннадцать маленьких водяных черепах, выползших на плоские камни и бревна. Ей нравилось, как они вытягивали свои пестрые шеи и высовывали чешуйчатые лапы, подставляя их под солнечный свет. Когда мимо проплывал небольшой аллигатор, Джолейн бросила ему кусок бутерброда с ветчиной, чтобы он забыл про черепашек.
Она никогда не думала забирать своих маленьких приятелей из протоки – до того дня, пока, припарковавшись на краю Симмонсова леса, не заметила обращенный к шоссе свеженаписанный щит, сообщавший о продаже: 44 акра, для коммерческих целей. Сначала Джолейн решила, что это ошибка. Сорок четыре акра – это слишком мало, просто невозможно. Когда Джолейн гуляла по лесу, казалось, он простирался бесконечно. Она помчалась обратно в город и остановилась у здания суда Грейнджа, чтобы свериться с земельным реестром. На бумаге Симмонсов лес имел форму почки, что немало удивило Джолейн. Во время своих походов она старалась не думать о том, что у леса есть границы – но они все же были. Щит с объявлением о продаже не ошибался и насчет площади. Джолейн понеслась домой и позвонила в компанию по недвижимости, телефон которой был указан на щите. Агентша, подруга Джолейн, сообщила ей, что собственность предназначена исключительно для постройки розничного торгового центра. На следующее утро Джолейн отправилась забирать крошек-черепах из протоки. Ей невыносима была мысль о том, что их заживо похоронят бульдозеры. Она бы постаралась спасти и остальных животных, но почти все они или слишком быстро бегали, не поймаешь, или были слишком дикие – не приручишь. Поэтому она сосредоточилась на водяных черепахах и заказала по каталогу товаров для животных у доктора Кроуфорда самый большой аквариум, какой могла себе позволить.
А узнав, что выиграла во флоридской лотерее, Джолейн Фортунс сразу поняла, что сделает с деньгами. Она купит Симмонсов лес и спасет его.
Она сидела за кухонным столом и считала на карманном калькуляторе, и тут на крыльце резко постучали. Она решила, что это, должно быть, Том, газетчик, решил еще раз попытать счастья. Кому еще хватило бы наглости заявиться к ней в полночь?
Сетка распахнулась, не успела Джолейн подойти. В гостиную вошел незнакомец. Он был одет как охотник.
– Ты ее нашел? – спросил Кроум.
– Да, – ответил Дик Тёрнквист.
– Где?
– Сомневаюсь, говорить ли тебе…
– Тогда не говори, – сказал Кроум. Он лежал на покрывалах, переплетя пальцы за головой. Чтобы трубка держалась у уха, он сунул ее в ямку над ключицей. За годы разговоров с редакторами из номеров мотелей он довел до совершенства технику использования телефона лежа и без всякой помощи рук.
Тёрнквист сказал:
– Она записалась на реабилитацию, Том. Говорит, что подсела на антидепрессанты.
– Это просто смешно.
– Говорит, что поедает прозак как конфетки.
– Я хочу, чтобы ей вручили повестку.
– Уже пробовал, – признался Тёрнквист. – Судья велит оставить ее в покое. Хочет слушания, чтобы выяснить, не является ли она умственно неполноценной.
Кроум горько хмыкнул. Тёрнквист был полон сочувствия.
Мэри Андреа Финли Кроум сопротивлялась разводу уже почти четыре года. Ее не удовлетворяли обещания завышенных алиментов или отступных наличными. Я не хочу денег, я хочу Тома. Больше всех недоумевал сам Том, который прекрасно отдавал себе отчет в собственной несостоятельности в качестве семейного партнера. Разногласия невероятно затянулись, поскольку дело завели в Бруклине, худшем месте в мире – за исключением, быть может, Ватикана – для ускоренного развода. Еще больше осложнял процедуру тот факт, что проживающая отдельно от супруга миссис Кроум была театральной актрисой, способной, как она время от времени и демонстрировала, убедить самого стойкого судью в хрупкости собственной психики. К тому же у нее имелась привычка ни с того ни с сего пропадать на несколько месяцев вместе с невразумительными гастролями – в последний раз это была музыкальная обработка «Молчания ягнят», – что затрудняло вручение ей судебных повесток.
Том Кроум сказал:
– Дик, я так больше не могу.
– Слушание о дееспособности назначено через две недели, считая с завтрашнего дня.
– Насколько она сможет это затянуть?
– В смысле, каков рекорд?
Кроум поднялся и сел на кровати. Он успел поймать телефон до того, как тот шлепнулся ему на колено. Он поднес трубку вплотную к губам и громко спросил:
– У нее хотя бы есть адвокат, черт подери?
– Сомневаюсь, – ответил Дик Тёрнквист. – Том, отдохни немного.
– Где она?
– Мэри Андреа?
– Где этот реабилитационный центр?
– Ты вряд ли хочешь знать.
– О, дай угадаю. Швейцария?
– May и.
– Блядь!
Дик Тёрнквист заметил, что все могло быть и хуже. Том Кроум буркнул, что в этом он не уверен. И позволил адвокату найти для предстоящего слушания пару свидетелей-экспертов по прозаку.
– Вряд ли это сложно, – добавил Кроум. – Кому не по вкусу халявный вояж на Гавайи?
Спустя два часа он резко проснулся от легкого прикосновения ногтей к щеке.
Кэти. Кроум понял, что уснул, не закрыв дверь. Дебил! Он вскочил.
В комнате было темно. Пахло душистым мылом.
Кэтрин? – Господи, она, наверное, сбежала от мужа!
– Нет, это я. Пожалуйста, не включайте свет.
Он почувствовал, как прогнулся матрас, когда Джолейн села рядом. В темноте она нашарила его руку и поднесла к своему лицу.
– О нет! – вымолвил Кроум.
– Их было двое. – Говорила она невнятно.
– Дайте мне взглянуть.
– Пусть будет темно. Пожалуйста, Том.
Он провел рукой по ее лбу, вдоль щек. Один глаз заплыл и не открывался – кровоточащая опухоль, горячая на ощупь. Верхняя губа рассечена, в крови и с запекшейся коркой.
– Иисусе, – выдохнул Кроум. Он уложил ее на кровать. – Я вызываю врача.
– Нет, – ответила Джолейн.
– И полицейских.
– Не смейте!