Редактор в нарочитой задумчивости откинулся на спинку кресла:
– Наверное, нам больше не нужна вкладка, а?
Кроума позабавило это собирательное «мы». Газета отправляла своих редакторов средней руки в школу менеджмента, где их научили, помимо прочих скучных трюков, использовать слово «мы», выражая несогласие с персоналом. По тамошней теории, местоимение во множественном числе подсознательно придавало аргументам корпоративную силу.
Синклер продолжил:
– Думаю, нам нужна дюймов на десять максимум, в ежедневном выпуске, в городских новостях. ГРАБИТЕЛИ КРАДУТ ЛОТЕРЕЙНЫЙ БИЛЕТ, ФОРТУНА ОТВЕРНУЛАСЬ ОТ ЛЕДИ ФОРТУНС.
Кроум склонился ближе:
– Если такой заголовок хоть когда-нибудь появится в «Реджистере», я лично явлюсь к тебе домой и вырежу тебе легкие секатором.
Синклер задумался, не лучше ли было оставить дверь открытой, на случай если придется спасаться бегством.
– Никакой статьи в ежедневном выпуске, – отрезал Кроум. – Эта женщина не собирается делать никаких публичных заявлений. Она даже не стала сообщать в полицию.
– Так ты с ней говорил?
– Да, но не записывал разговор.
Синклер подкрепился очередным глотком кофе.
– Тогда я точно не вижу смысла в статье. Без ссылок на ее слова и полицейских – не вижу.
– Увидишь. Дай мне время.
– Знаешь, что сказали Родди и Джоан? По слухам, эта дамочка Фортунс сама посеяла свой билет, а потом сочинила байку о грабителях. Ну знаешь, чтобы люди посочувствовали.
– Со всем должным уважением к Родди и Джоан – они несут хуйню.
Синклер ощутил безрассудный порыв защитить сестру и ее мужа; порыв, однако, быстро прошел.
– Том, ты же знаешь, какая у нас нехватка кадров. А неделя скорее тянет на расследование, чем на простой очерк, разве нет?
– Это статья. Точка. Хорошая статья, если у нас хватит терпения.
Политикой Синклера в отношении сарказма было не замечать его. Он сказал:
– Пока эта леди не захочет говорить с копами, мы мало что сможем сделать. Может, лотерейный билет украли, а может, и нет. Может, его у нее и не было никогда – крупные джекпоты всегда привлекают шизанутых.
– Кому ты это рассказываешь?
– У нас для тебя другие темы, Том.
Кроум потер глаза. Он подумал об Аляске, о медведях, взбивающих радуги брызг на реке.
И услышал, как Синклер говорит:
– Есть тут одни курсы для холостяков в местном колледже. «Холостяки в девяностых». По-моему, то что надо.
Кроум оцепенел от презрения.
– Я пока не холостяк. И, если верить моему адвокату, еще какое-то время холостяком не буду.
– Несущественная деталь. Обойдешь как-нибудь этот вопрос, Том. Ты живешь один, вот что главное.
– Да. Я живу один.
– Почему бы тебе не побывать на этих уроках? На этой неделе они шьют – может выйти очень мило, Том. Разумеется, от первого лица.
– Шитье для холостяков?
– Именно, – ответил Синклер.
Кроум вздохнул про себя. Снова «мило». Синклер знал, как Кроум относился к тому, что мило. Он скорее займется некрологами. Он скорее будет рассказывать о погоде, мать ее. Он скорее позволит забить себе в ноздри железнодорожные костыли.
Синклер с необоснованным оптимизмом дожидался от Кроума ответа. Который гласил:
– Я тебе звякну с дороги.
– Нет, Том, извини. – Синклер обмяк.
– Говоришь, я отстранен от этой статьи?
– Говорю, что сейчас нет никакой статьи. Пока у нас не будет отчета полиции или заявления этой Фортунс, нам нечего печатать, кроме слухов.
Говорит как настоящий охотник за новостями, подумал Кроум. Ну просто вылитый Бен Брэдли [12].
– Дай мне неделю, – повторил он.
– Не могу. – Синклер суетился, приводил в порядок стопку розовых бумажек с телефонными сообщениями у себя на столе. – Я бы с радостью, но не могу.
Том Кроум зевнул:
– Тогда, полагаю, мне придется уволиться.
Синклер остолбенел.
– Это не смешно.
– Хоть в чем-то мы единодушны.
Кроум непринужденно отдал честь, потом неспешно вышел за дверь.
Дома он обнаружил, что кто-то высадил все окна из крупнокалиберного оружия. На дверь была прикноплена записка от Кэти:
«Извини, Том, это я виновата».
К ее приезду час спустя он уже вымел почти все стекло. Она поднялась по ступенькам и вручила ему чек на 500 долларов.
– Мне так стыдно, честно.
– Это все из-за того, что я не позвонил?
– Ну типа.
Кроум предполагал, что больше разъярится из-за выбитых окон, но, поразмыслив, счел это своего рода личной вехой: впервые сексуальные отношения привели к крупному страховому иску. Интересно, думал Кроум, неужели я наконец вступил в преисподнюю романтики белой швали.
– Давай, заходи, – сказал он.
– Нет, Томми, мы не можем здесь оставаться. Это небезопасно.
– Но тут такой замечательный бриз, нет?
– Следуй за мной. – Она развернулась и порысила к своей машине – чертовски хорошая скорость для человека в сандалиях. На шоссе она дважды чуть не потеряла его машину в потоке. Они оказались у мексиканского ресторана рядом с третьесортной площадкой для гольфа. Кэти заняла укромное место в угловой кабинке. Кроум заказал обоим пиво и фахитас.
Она сказала:
– Я должна тебе объяснить.
– Дай угадаю навскидку: ты сказала Арту.
– Да, Том.
– Могу я узнать, зачем?
– Я расстроилась, потому что ты не позвонил, как обещал. А потом грусть превратилась в вину – я лежала в постели рядом с этим человеком, моим мужем, и скрывала ужасную тайну.
– Но Арт же годами трахает своих секретарш.
– Это другое дело, – сказала Кэти.
– Очевидно, да.
– К тому же две лжи не дают одну правду.
Кроум отступил – в вопросах вины он был профи.
– Какой у Арта ствол? – спросил он.
– О, он это не сам сделал. Он попросил помощника.
– Вышибить мои окна?
– Мне очень жаль, – снова сказала Кэти.
Принесли пиво. Кроум пил, а Кэти объясняла, что ее муж, судья, на деле оказался ревнивым маньяком.
– К моему немалому удивлению, – добавила она.
– Не могу поверить, что он заплатил своему служащему за налет на мой дом.
– Нет же, он не платил. Это было бы преступление – Арт очень, очень осторожен, когда дело касается закона. Молодой человек сделал это в качестве одолжения – ну, более или менее. Чтобы лишние очки у босса заработать, как мне кажется.
– Хочешь знать, что мне кажется?
– Том, я в воскресенье всю ночь не могла заснуть. Мне нужно было признаться Арту.
– И, не сомневаюсь, он тоже немедленно признался.
– Он признается, – сказала Кэти. – А тем временем тебе, возможно, захочется залечь на дно. По-моему, он хочет, чтобы тебя убили.
Принесли фахитас, и Кроум налег на еду. Кэти отметила, как спокойно он воспринял новости. Кроум согласился – он был исключительно невозмутим. Уход из газеты вселил в него странное беспечное спокойствие.
– Что именно ты сказала Арту? Мне просто любопытно.
– Все, – ответила Кэти. – Все подробности. В этом суть настоящей исповеди.
– Понятно.
– В общем, я встала где-то в три часа ночи и составила полный список, начиная с первого раза. В твоей машине.
Кроум потянулся за тортильей.
– То есть…
– Минет, да. И каждый раз после. Даже когда я не кончала.
– И ты внесла все это в список. Все подробности? – Он взял еще лепешку и зачерпнул ею сальсу.
– Вчера утром я первым делом отдала ему этот список, перед тем как он ушел на работу. И, Том, мне сразу стало лучше.
– Я очень рад.
Кроум пытался вспомнить, сколько раз они с Кэти занимались любовью за те две недели, что были знакомы, представить, как этот подсчет выглядит на бумаге. Кроуму представлялась таблица итогов игры крошечным шрифтом «агат», как на страницах спортивной хроники.
– Чуть не забыла, ты сделал для меня фото? – спросила она. – Плачущей Девы Марии?
– Еще нет, но сделаю.
– Это не срочно.
– Все в порядке. Сегодня вечером я еду обратно.
– Тот еще сюжет вырисовывается, да?
12
Бенджамин Крауниншилд Брэдли (р. 1921) – вице-президент, а с 1965 по 1991 г. главный редактор «Вашингтон Пост». Известен, помимо прочего, тем, что добивался от федеральных властей права опубликовать «документы Пентагона» (касающиеся участия США в войне во Вьетнаме) и публиковал ключевые статьи о Уотергейтском скандале.