И так же внезапно, как она пришла в ярость, Пышка вдруг оседает. Она сникает, дрожа от волнения. Корнюдэ, не знающий, как ему реагировать на происшедшее, уже зашевелился. Он принимает на всякий случай монументально обиженную позу.
Переводя дух, разом, начинают креститься монахини.
Зашевелились супруги Луазо. Луазо проглатывает оставшийся во рту остаток телятины.
Повертев головой, как бы проверяя, на месте ли она, Каррэ-Ламадон укоризненно замечает прямому, как статуя, и несправедливо обиженному Корнюдэ:
— Вот она, ваша республика.
Корнюдэ не шевелится. Он сидит в позе обиженного монумента.
Дамы поспешно и испуганно упаковывают провизию, как будто им предстоит немедленно вылезать.
А Пышка сидит рядом с конвоиром, и слезы вновь навертываются на глаза. Конвоир держит в руках кусок хлеба, он взглядывает на Пышку и отворачивается.
Глядит прямо перед собой Пышка. Она кусает губы, она вздрагивает. Но она не плачет. На этот раз она не плачет.
Конвоир разламывает хлеб пополам и, не глядя на Пышку, с суровой деликатностью простолюдина, кладет ей на колени. Кладет незаметно, спокойно. Пышка быстро взглядывает на хлеб, на немца, уже начавшего жевать свою долю, опять на хлеб. Губы ее начинают дрожать сильнее. Она берет хлеб в руку, только берет, не начинает есть, а слезы уже вновь показываются у нее на глазах, слезы ползут по щекам, капают на высокую грудь.
А пассажиры уже успокоились. Дамы, уложив провизию, мирно беседуют, искоса поглядывая на Пышку.
Луазо уже вытащил колоду и тасует. Граф тихо говорит с Каррэ-Ламадоном.
А Пышка — бледная, суровая — сидит между обиженным Корнюдэ и спокойно жующим конвоиром, и слезы катятся по ее щекам.
Она откусывает кусок хлеба, и рот ее не знает, что делать с этим куском. Она медленно жует кусок и плачет, глядя невидящими глазами в пространство.
Граф оторвался от беседы с Каррэ-Ламадоном, взглянул искоса на Пышку и нагнулся вперед. Кивая головой в сторону Пышки, он спрашивает:
— Вы могли бы взять хлеб у врага?
Граф испытующе смотрит.
И г-жа Каррэ-Ламадон, сидящая против него, отвечает с преувеличенной выразительностью, содрогаясь при этой мысли о подобном кощунстве:
— Я… никогда…
Она откидывается назад, выразительно пожимая плечиками.
Пышка, может быть, услышав эти реплики, быстро оборачивается. Она выпрямляется. Она подымает голову, она крепче зажимает кусок хлеба в руке и вдруг демонстративно придвигается к конвоиру, почти прижимается к нему, словно она ищет защиты у этого спокойного бородатого человека.
Тихо молится, чуть шевеля бледными губами, подняв к небу глаза, младшая монахиня.
Неподвижно сидит, поджав злые губы, старшая монахиня.
Презрительно скривила губки г-жа Каррэ-Ламадон. Сентиментально склонив голову, глядит куда-то в пространство графиня.
Замкнувшись в ощущение собственного достоинства, выпрямилась ядовитая, как мухомор, г-жа Луазо.
Спокойно переваривает пищу Луазо.
Важно уставился в пространство предельно приличный и снисходительный граф.
Желчно скривился Каррэ-Ламадон.
Монументом оскорбленного достоинства высится Корнюдэ.
И вот они все перед нами — те, чьи портреты, чьи лица, физиономии, морды, хари, взятые с предельной выразительностью, проплыли на экране. Вот они все — патриоты, олицетворяющие собою родину, ту родину, любовь к которой они проповедуют, — герои картины, нет — один, коллективный герой картины во многих лицах. Они сидят, чуть покачиваясь, замкнувшись каждый в своем собственном сознании правоты и достоинства. Сидят похожие друг на друга, одинаковые и такие разные.
Открывается удаляющийся дилижанс. Тяжело месящие грязь колеса.
Дальше стал дилижанс. Грязная дорога легла между ним и аппаратом.
Еще дальше стал дилижанс.
Совсем маленьким квадратиком виден он далеко впереди на пустой дороге. Он исчезает за поворотом.
Конец.
«Мир сегодня»
Сценарий[83]
Маркс, Энгельс, Ленин говорили, что капитализм обесчеловечивает человека, что если не победит социалистическая революция, то неизбежна всемирная катастрофа. «Эта катастрофа особенно гибельна, — утверждал Энгельс, — если учесть развитие техники».
Мир сегодня подтверждает эти положения. Обесчеловечивание человека обрело сейчас новые изощренные формы. Взрыв научно-технической мысли наряду с блистательными достижениями создает в условиях капитализма неразрешимые узлы противоречий, некоторые из которых угрожающе опасны для мира, для жизни, для человека. Предсказанная опасность глобальной катастрофы сознается теперь не только отдельными мыслителями, — ее понимают и чувствуют миллионы. Речь идет не только об атомной бомбе и о возможности третьей мировой войны. Стремительное изменение мира в условиях буржуазной действительности приводит к парадоксальным, тупиковым явлениям в ряде важнейших, решающих областей жизни человечества.
Лицо мира стало иным. Капитализм переживает глубокий, я полагаю, смертельный кризис. Но тем опаснее попытки задержать неизбежный ход истории. В ряде стран к власти приходят военные и фашистские диктатуры, разжигается национальная рознь, культивируется шовинизм.
Поэтому чрезвычайно важно, чтобы наши зрители получили правдивую образную информацию о том, что происходит в капиталистическом мире. Не на поверхности его, а в глубине, в его существе. Разумеется, зарубежные фильмы, даже наиболее прогрессивные, не могут выполнить эту задачу, не ставят перед собою этой цели.
Я считаю, что должен сделать фильм «Мир сегодня», в котором попытаюсь рассказать с наших позиций о том, что происходит на Западе.
Естественно, что задуманный сценарий не может быть особенно веселым. Но на деле при будущем отборе материала, так же как и в «Обыкновенном фашизме», будут стоять рядом мрачное и смешное, трагическое и лирическое, светлое и темное. Пока же я сосредоточу внимание на тревожных явлениях нынешнего западного мира.
Фильм должен представлять собой авторское размышление. В этом смысле я хотел бы продолжить путь, нащупанный в «Обыкновенном фашизме». Картина будет состоять в основном из документального материала, но, так же как в «Обыкновенном фашизме», этот материал будет строиться и комментироваться по принципу художественного фильма.
В отличие от «Обыкновенного фашизма» в картину «Мир сегодня» я хочу включить ряд коротких и очень простых инсценированных эпизодов, новелл, жизненных случаев.
Картина должна начаться с Нового года.
Но я еще не знаю, какой именно год называть. Картина сложная, трудно угадать, сколько времени займет ее подготовка, предварительная организация. Возможно, это будет 1970 год.
Тем более я не могу предсказать, что произойдет в этом пока еще не известном нам году.
Поэтому приходится в качестве рабочего макета — пока еще сугубо временного — взять последний, недавно закончившийся год, тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.
Жизнь делается все сложнее. Клубки противоречий современного мира пока еще не разматываются, и даже, пожалуй, завязываются все новые узлы и узелки. Нам не грозит опасность, что неизвестный год близкого будущего, который мы изберем, окажется чересчур гладким, излишне спокойным, лишенным острых событий и парадоксальных поворотов. Что-что, а скучать в любом году последней трети XX века не приходится.
Как известно, Новый год начинается задолго до нового года, особенно в так называемом западном мире. Он начинается даже задолго до рождества. И опытный человек не отправится в деловую командировку, скажем, в Англию, Францию или США между 15 декабря и 5 января следующего года: он просто ни с кем не встретится, никого не увидит и ничего не успеет сделать. Все будут заняты одним-единственным событием: рождественско-новогодними праздниками.
Однако один командировочный рискнул предпринять деловую поездку перед рождеством, накануне 1968 года. У него были для этого особые основания: он должен был кое-что уладить, притом обязательно до Нового года. Он должен был поделиться новогодними мыслями, которые считал очень важными. Это был президент США Линдон Джонсон. Он посетил Австралию, Вьетнам, Пакистан, и с этого предновогоднего визита мы и начнем перечень больших и малых событий 1968 года.
83
О своем замысле — создания документального фильма, развивающего принципы «Обыкновенного фашизма», — М. Ромм рассказал в статье «Мир-68», опубликованной в журнале «Советский экран» (1967, № 12; см. первый том настоящего издания). Однако болезнь помешала ему воплотить этот замысел; связанный с точной датой. Вскоре он возвращается к идее создания подобной картины, но в уже более обобщенном плане — так появился сценарий «Мир сегодня».
Этот сценарий был направлен М. Роммом на закрытый конкурс сценариев, посвященных нашему современнику, который был объявлен Комитетом по кинематографии в 1969 году. В результате конкурса «Мир сегодня» оказался рекомендованным к постановке.
На последующих этапах к работе над фильмом подключились драматурги С. С. Зенин и А. Е. Новогрудский. После кончины М. Ромма усилиями его друзей и учеников фильм был завершен и вышел на экраны под названием «И все-таки я верю». Сценарий «Мир сегодня» написан в 1967–1968 годах и является самостоятельным произведением; в нем воплощен круг идей и мыслей, волновавших Ромма в последний период жизни. Печатается по тексту, хранящемуся в архиве Ромма (ЦГАЛИ, ф. 844, оп. 3).