Процесс обмирщения клира и «огосударствления» Церкви, начавшийся со времени Константина Великого, приведет в эпоху Юстиниана (VI в.) к официальному провозглашению идеала так называемой «симфонии» между государством и Церковью — «симфонии», при которой Церковь фактически потеряет независимость и окажется в полном подчинении светским властям. В иконоборческую эпоху (VII–VIII вв.) византийский епископат из-за своего приспособленчества настолько утратит авторитет в глазах паствы, что народ будет обращаться за духовным руководством не к представителям «официальной Церкви», а к монахам, {110} которые во многих случаях окажутся главными защитниками православной веры против еретичествующих императоров и послушных им епископов.
Григорий Богослов не мог не видеть, в какую бездну скатываются представители церковного руководства, когда следуют законам «мира сего»; именно поэтому он всеми силами противился обмирщению епископата и клира. В своих стихотворениях он говорит о наказании, которое ждет недостойных клириков на Страшном Суде, вспоминает о библейском потопе и гибели Содома как прообразах Судного дня:
Остановитесь, друзья! Прекратим упражняться в нечестии! Почтим, наконец, Бога, святыми жертвами! И если мы убеждены, извлечем пользу из сказанного мною; если же слово мое и седину мою покрывает наглость юнцов, или тех ворон, которые громко и безумно накликают на меня тучу{7}, то свидетельствуюсь рукой бессмертного Бога и страшным днем… Что я им не сопрестольник, не сотрудник, не собеседник, не спутник ни в плавании, ни в дороге. Но пусть идут они своим путем, я же тем временем буду искать себе Ноев ковчег, чтобы в нем спастись от страшной погибели, потом же избежать, пребывая вдали от злых, и попалившего Содом горького и невыразимого дождя{8}.
Обличения Григория в адрес недостойных клириков звучат как пророческое предупреждение всем будущим поколениям священнослужителей. В XI веке с подобными обличениями к епископам и священникам своего времени обращался Симеон Новый Богослов{9}, явно находившийся под влиянием Григория. До тех пор, пока в Церкви остаются архипастыри, недостойные своего призвания, слово Григория сохраняет свою актуальность.
Епископ Подольский Иларион
{111}
Латинское предисловие к тексту (в издании Миня)
Очевидно, что эта поэма является добавлением и продолжением предыдущей, описывающей жизнь Григория, поэтому первая и вторая не только могут, но, более того, и должны рассматриваться как единое произведение{10}. В настоящей поэме ничего не говорится ни о Египте, ни о деяниях Константинопольского собора, ни об императоре, ни о том, что он совершил. Все это со всей подробностью изложено в предыдущей, называющейся — О своей жизни. Григорий, конечно, не обошел бы молчанием эти события, если бы взял перо под впечатлением недавних оскорблений, и в настоящей поэме положил бы начало повествованию о причиненных обидах. Одно упущено в предшествующем изложении: автор не назвал причину выпавших на его долю несчастий, и не рассказал о том, какие средства для уврачевания того порока были использованы: все это будет изложено в настоящей книге.
Оба произведения написаны немногим позже возвращения{11}.
Есть те, кто считает, что Григорий в этой поэме слишком резок и переходит должные границы.
{112}
Греческий текст приводится по Патрологии аббата Ж.-П. Миня (J.-P. Migne. Patrologiqe Cursus completus, series Greca, v. 37, coll. 1166–1227).
О СЕБЕ САМОМ И О ЕПИСКОПАХ
Пожалуй, следовало бы мне, запечатленному заповедями Того,
Кто пострадал, перенести причиненную мне обиду,