Ловко! А ты сможешь управиться с едой и всем таким?
Ни один родитель не сможет «управиться» с таким большим приемом. Я отыщу имя поставщика, который обслуживал свадьбу Парсонов. Ты была на ней? Нам е мамой показалось, что было очень мило. Он сделает все и для вас, кроме оркестра. Это я бы предпочел оставить вам самим впрочем, если вы захотите танцевать под Питера Дучина или Лестера Лэнина… У меня не только цифры. Нужно знать хотя бы приблизительно число гостей. До двухсот пятидесяти мы точно справляемся без проблем. Именно столько принимала здесь Марта, когда поженились мы с Мэри.
М-м-м-м.
Тут еще вот что, видишь, я обо всем подумал. Тебе, наверное, захочется надеть мамино платье. Может, там где-то придется ушить, а где-то немного расставить, но в целом оно должно быть впору. И оно здесь, дожидается тебя.
О. Ты думаешь? Я не знаю.
Если уж речь зашла об одеяниях, сам Шмидт не потрудился даже накинуть халат. Ему нравилось на досуге походить голым, если стояла теплая погода или в доме было хорошо натоплено. На улице было так холодно, что в ожидании прихода Кэрри Шмидт предусмотрительно установил термостат в спальне и другой, на первом этаже, на хороший прогрев — 72 градуса. Кэрри! Шмидт надеялся, что она не проснется и не услышит этого разговора. И все равно, увидев, как она — пусть только что основательно исследованная им — на цыпочках входит на кухню, поникшая, как орхидея, и грациозная, как жеребенок, он воодушевился. Белый махровый халат был ей длинным и смотрелся смешно. «Сам Геспер молит света твоего, Сияющее славой божество!»[37] Шмидт приложил палец к губам, чтобы она осталась безмолвной, как Луна. В ответ Кэрри скорчила рожу — влажно фыркнула, добавив в гримасу какие-то неизвестные Шмидту компоненты, — как в тот раз, когда постучала ему в окно машины. Потом с недовольной гримасой и тоже приложив палец к губам, Кэрри скользнула к нему на колени, обвила его руками и стала вылизывать ему ухо, то, которое не было прижато к телефонной трубке.
Никакой особой спешки нет, сказал он дочери. Если ты не захочешь надевать его, успеешь найти элегантный белый костюм или короткое белое платье. Если хочешь, я помогу тебе искать. Длинное платье — если не мамино — не предполагается, ведь венчаться вы не будете.
Шарлотта хихикнула. Уж это да. Кстати, у нас будет очень милый раввин.
Раввин?
Лиа и Рональд ожидают этого. Так сказала Рената.
Лиа и Рональд?
Это Джоновы бабушка и дедушка! Пап, ты что, не помнишь? Ты же с ними знаком.
Да, конечно, извини.
Он не сможет по-настоящему поженить нас, потому что я еще не могу обратиться, но он произнесет несколько молитв и благословит брак.
Шмидт даже не поморщился, так остро чувствовал он язык Кэрри в своем ухе и ее пальцы на своем правом соске.
Вместо этого он спросил: А для нормальной церкви тоже времени не хватит?
Для какой именно, пап? Ты хоть одного священника знаешь? А в церкви ты когда был последний раз?
На отпевании твоей мамы. Дэвид Хэскелл, так зовут священника. И я определенно с ним знаком.
А до того когда?
Шарлотта, ты прекрасно знаешь, что мы с мамой почти не ходили в церковь.
Ну а в чем тогда, объясни!
Действие наркоза прекращалось. Шмидт подвинул Кэрри с колен.
Сначала ты мне объясни, что значат эти намеки про обращение.
Ровно то, что я сказала. До июня осталось мало времени. Но у меня будет время потом, и, возможно, я обращусь. Уж наверное, в том, чтобы быть еврейкой, больше смысла, чем в том, чтобы принадлежать к епископальной церкви так, как ты к ней принадлежишь. По крайней мере, это настоящее.
Настоящее! Детка, они что, подсадили тебя на какие-нибудь таблетки? Иначе почему не Харе Кришна? Ты что, собираешься зажигать семисвечник и нырять в микву? Уверен, наша милая Рената так не поступает. Это мы тебя так воспитали?
Это, папа, ты в самую точку попал. Мама приучила меня восхищаться еврейскими традициями и с брезгливостью относиться к твоим нападкам на евреев. Ты только послушай себя! Единственное упоминание слова «раввин», и наружу прорвался подлинный Альберт Шмидт, эсквайр. И никаких банкетов и коротких белых платьев — это не для дочери, которая выходит за еврея и собирается притащить раввина к отцовскому крыльцу!
Кэрри будто от природы обладала благородством и хорошими манерами. А может, их привил ей мистер Горчук, который, чем черт не шутит, был московским князем или сыном царского генерала. Благодарный Шмидт с приятным удивлением отметил, что она с каменно непроницаемым видом ушла в дальний угол кухни, где соорудила ему, насколько он мог видеть со своего места, бурбон со льдом. Босиком неслышно порхая туда-сюда, она нашла маленький серебряный поднос и на нем подала стакан Шмидту. А подав, опустилась на корточки, обняла его ноги и, как кошка, стала тереться головой о его колени.
37
Строка из стихотворения английского драматурга и поэта Бенджамина Джонсона (1573–1637) «Гимн Диане».