Настроение у Шмидта испортилось.
А имеете ли вы, мистер Шмидт, право отказывать жениху вашей дочери в теплых чувствах, потому что он еврей — да, конечно, не надо повторять, главным образом, поэтому? Имею полное право — кто смеет контролировать мои эмоции? Я не лезу в душу ни докторам Райкерам, ни этим очаровательным бабушке с дедушкой. Мне достаточно, чтобы они достойно себя вели. А есть ли что недостойное в моих поступках?
Шмидт думал, что дал отличный ответ, но отчего-то не был доволен собой.
Он нашел Ренату в приемной, отведенной гостям. Черный трикотажный костюм — выглядит, как настоящая «Шанель», черные лакированные лодочки, кожаная записная книжка на золотой цепочке, тревожно сияющие матовые черные колготки — что бы она ни замышляла сегодня, оделась она, конечно, для него. Напрасные усилия — с тем же успехом могла бы прийти в джутовом мешке. Хотя откуда она могла знать, что не больше четырех часов назад Шмидт поднялся с ложа Авроры?
Идемте в столовую, пригласил он Ренату. Здесь нельзя заказать столик. Ранняя пташка червячка клюет… Выпить можем и за столом.
Водворившись, Шмидт тут же оборвал восторги Ренаты насчет изысканности здания и того, как свежо выглядит он сам, — уж в этом он набил руку: и не счесть сколько лет он провел, председательствуя на совещаниях и направляя разговор прямо к сути дела. Итак, какой вопрос на повестке дня, и что она хочет сказать по этому поводу?
Шмидти, начала она, я буду предельно откровенна. Я думаю, Шарлотта не должна была так говорить с вами. Она хотела сообщить вам что-то важное, но не знала, как. И перевозбудилась, а люди ее психического склада в таком состоянии становятся агрессивными. Но вы были хладнокровны. Я вами горжусь.
Спасибо. Я так понимаю, Шарлотта рассказала вам в деталях о нашем разговоре. Удивительно мило с вашей стороны посвящать столько времени отношениям отца и дочери, которые даже не относятся к вашим пациентам!
Ну вот, Шмидти, вы язвите. Это необходимо?
Нет. Это просто сказывается мое перевозбуждение.
Это уж точно. И, конечно, вы думаете, что смятение и агрессивность Шарлотты — моя вина?
В какой-то степени. Хотя, конечно, не вы же ее вырастили. По-моему, тут важно воспитание. То есть большая часть вины ложится на нас с моей бедной Мэри. Или вам кажется, тут дело в природе Шарлотты, что-то в ее генах? Ну так гены у нее тоже наши.
Не думаю, что причина полной неспособности справиться с конфликтом и сказать отцу то, чего он не хочет слышать, может корениться в генах.
Ну и прекрасно, значит, воспитание. Опыт раннего детства. И что же дальше?
Дальше нам надо как-то все это выправить. Сейчас и вы, и Шарлотта, и Джон — все переживают сильный стресс. Следует разблокировать отношения между вами.
Ну если Шарлотта подробно пересказала вам наш разговор, — кстати, ведь я спросил вас об этом, вы забыли? — вы должны знать, что я все ей объяснил. Что она должна делать. Дальше я намерен все делать сам.
Дальше — но в каком направлении? А если в Шарлоттином письме будет совсем не то, что вы хотели бы прочесть? Не разверзнется ли между вами пропасть?
Пропасть уже разверзлась. Что делать, я решу, когда прочту его. Может, оно уже в ящике. Я вам сообщу. Вы за этим хотели меня видеть?
Шарлотта не просто рассказала мне о вашем разговоре. Она передала мне его запись. Вот кассета, возьмите. Себе я уже переписала. Я прослушала ее еще раз перед тем, как прийти сюда.
Шмидт двинул кассету обратно Ренате. Они сидели в углу. По четырем стенам зала висели портреты выдающихся нью-йоркцев, в разное время президентствовавших в клубе. Среди них не было предков Шмидта, но он смотрел в эти умные и проницательные лица, надеясь на поддержку, выискивая какой-нибудь знак, который он мог бы понять. Клубные старейшины, из тех, чей уклад жизни не сломать никаким холодам, либо допивали мартини внизу, либо со свежим коктейлем в руке проходили в другой обеденный зал, предназначенный для членов клуба, не обремененных гостями. Они будут говорить обо всем, о чем обычно люди говорят за обедом: вероятном банкротстве «Мэйсиз», закате политической карьеры Джорджа Буша, сексуальном напоре губернатора Арканзаса. Когда дверь между залами распахивалась, Шмидт слышал гул их бодрых голосов. Может, встать со стула и кинуться туда, в гущу народа, просить убежища или исполненного племенной мудрости совета? На помощь, на помощь, на меня напал психотерапевт в черном, чей сын-юрист берет замуж мою дочь! Неподалеку от них за разными столиками сидели, развлекая своих гостей, два члена клуба, которые сами были психоаналитиками. Они скрутят его и вызовут «скорую». Все бесполезно.