— Ну, ты убирайся. Чего, ночевать здесь задумал? Уходи!
Вдруг я услышал отдаленный звук дрожек, и через несколько минут в квартиру собачника ввалился квартальный надзиратель в сопровождении трех будочников.
Собачник растерялся…
Собака Гювен здесь, — заявил я вошедшему квартальному надзирателю, — она в этой комнате, я сам слышал ее лай.
Собачник стал клясться и уверять:
— Мальчишка все врет, он с ума сошел… Привязался и не уходит… Извольте посмотреть в сарае, там нет вашей собаки… я…
Он не докончил. Надзиратель, ни слова не говоря, изо всей силы ударил собачника в зубы. Тот упал на пол обливаясь кровью…
— Говори, где собака!:—закричал надзиратель.
— Ей богу, ваше-скородие, я не знаю…
Удары за ударами посыпались на лежащего на полу собачника. Я уже раскаивался, что затеял эту историю и боялся, не показался ли мне лай Гювена. А вдруг это лаяли другие собаки!..
И, в ужасе от мордобития, я стал уговаривать надзирателя:
— Пожалуйста, не бейте его… Я слышал вой, но, может быть…
— Теперь это дело не ваше, — перебил меня пристав. — Теперь это дело полиции.
Битье участилось…Надзиратель теперь уже сапогами бил лежащего на полу собачника…Картина была ужасная: к надзирателю присоединился старый будочник и каблуком со стальной подковой ударил в голову торговца.
У собачника вырвался стон:
— Пустите, пустите. Я сейчас все покажу.
Два будочника подняли его под руки с пола. Он отодвинул кровать и сундук, схватился за большое кольцо, вделанное в пол и открыл люк потайного погреба.
Мы спустились по крутой лесенке, три собаки, между которыми был и Гювен, бросились к нам с визгом.
Невесело было у меня на душе, когда я отправился к князю Долгорукову. Я ждал от него грома и молний, когда я заговорил об истории с Гювеном. К моему удивлению, он отнесся к этой истории совершенно равнодушно…
В этот же раз он поручил мне дрессировать красивого буль-терьера. Задания были рядом капризов, заставлявших портить собаку: должен был научить ее тушить лапой сигары, нападать на входившего в дверь без доклада и т. д.
Эта дрессировка отняла у меня много времени.
Раз как то является ко мне важный, с бакенбардами, похожий на англичанина, человек и заявляет, что он лакей банкира Полякова. Он — передал мне карточку Викторова, в которой Викторов писал, чтобы я вручил буль-терьера подателю, так как «его сиятельство изволили подарить эту собаку Полякову».
Мне пришлось отдать лакею буль-терьера.
Тут передо мной встал вопрос: с кого получить за собаку деньги, — с Долгорукова или с Полякова.
Камарилья князя за это время меня достаточно испортила и я уже приготовился написать довольно беззастенчивый счет. Подумав, я решил поехать к Полякову. Каково же мое удивление, когда Поляков бросил мне высокомерно:
— Мне дрессированных собак не надо.
Я поехал не солоно хлебавши домой, а через две недели мой служащий привез мне со Смоленского рынка буль-терьера, всего измазанного в дегтю, израненного.
Я принялся за ним усиленно ухаживать, лелея — мысль, — что князь узнает, как относятся к его подаркам.
Собака у меня на руках, я вхожу по обыкновению в канцелярию губернатора с Чернышевского переулка и встречаю там обер-полицеймейстера Огарева.
Ты куда?
Я рассказал в чем дело…
Огарев не дал мне договорить.
— Поварачивай-ка оглобли назад, — сказал он.
Я ничего не понял и смотрел на него во все глаза. Тогда он наклонился и вполголоса сообщил:
— Князь очень много должен Полякову и эту собаку подарил ему в виде процента. Жалоба твоя будет неуместна.
Так я был наказан за свою «алчность».
VII. В дни студенческих беспорядков
Москва проснулась от спячки. В Охотном ряду мясники били студентов, направляемые полицией.
Казаки раз'ежали по улицам и, завидев кучку в пять-шесть студентов, сейчас же подъезжали к ним и разгоняли нагайками. Но в цирке на галерке студентов скопилось много.
Вся эта история студенческих беспорядков мне была известна как одному из немногих. А москвичи не знали, в чем дело. Толков и пересудов не было конца…
Мясники били студентов приговаривая:
— Ага, ты против России!
Газеты молчали. Им было запрещено писать о беспорядках, а я не мог молчать…
Выходя на арену, я позвал шталмейстера, артиста, который плохо говорил по-русски, поставил его на средину арены и сказал:
— Забек, вообразите себе, что вы умный человек.